Поверженный ангел(Исторический роман)

— Бежать из дому? — удивленно переспросила женщина. — Среди ночи?

— Мой опекун или воспитатель, одним словом — синьор Алессандро, решил выдать меня замуж, — торопливо начала объяснять Мария. — А я скорее в Арно брошусь, чем выйду за Беккануджи. И мы убежали…

Женщина недоверчиво покачала головой…

— Вы богатые люди, — сказала она, — а мы нищие чомпи. Вы и за людей-то нас не считаете. Почему бы вам не пойти к своим, к синьорам? Разве мы чета вам?

— Никого у меня нет, — со слезами в голосе воскликнула Мария, — никого на всем свете! А о вас я знаю от Ринальдо, он мне родственник. Помните юношу? Он ребенка вашего вынес тогда, на пожаре…

В этот момент издали, с набережной, донеслись голоса, гулкие и неправдоподобно громкие среди безмолвия ночных улиц.

— Мадонна! Что это? Слышите? — воскликнула Мария.

— Это за нами, — с каким-то даже торжеством проговорила Аньола. — Они не канителятся.

«Не то что некоторые», — хотела было добавить она, но промолчала. Осторожность и подозрительность женщины, у которой она сама советовала попросить приюта, казались ей чрезмерными, выводили ее из себя.

Прислушавшись, женщина молча отстранилась от окна и закрыла ставни.

— Похоже, не миновать мне Стинке, — тихо пробормотал садовник.

Однако не успел он договорить, как дверь с легким скрипом отворилась, и на пороге показалась женщина, уже успевшая накинуть платье и покрыть голову белым траурным платком.

— Войдите, — сказала она. — Дом Леончино ди Франкино беден, но тут никогда не отказываются приветить ближнего.

Вокруг была кромешная тьма. Пока женщина запирала двери и от уголька в очаге зажигала масляную плошку, наши беглецы стояли там, где их оставила хозяйка, не зная, куда идти. Наконец фитилек разгорелся, и Мария смогла разглядеть свою спасительницу. Это была еще совсем молодая женщина, отмеченная той своеобразной суровой красотой, какая отличала женщин Тосканы конца прошлого века, запечатленных на фресках художников. Ее бледное лицо с тонкими, немного резкими чертами показалось Марии удивительно знакомым, хотя она была убеждена, что видит его впервые в жизни. Только гораздо позднее она вспомнила, где видела это прекрасное лицо, будто озаренное изнутри непроходящей скорбью: на фреске Джотто «Смерть святого Франциска» в церкви Санта Кроче.

— Садитесь, — сказала женщина, обращаясь к Аньоле и Коппо и указывая на скамью у стены. — Садись, девочка, — продолжала она, усаживая Марию на табурет у стола. — Расстегни плащ. Если хочется тебе облегчить душу расскажи о своей беде, а не хочется — не рассказывай. Об одном прошу тебя: не говори мне «вы» как синьоре. Зови меня просто Фьора, и все.

В этот момент голоса на улице, до того еле слышные, стали вдруг отчетливыми и близкими.

— К нам в переулок свернули, — сказала Фьора. — Не загасить ли свет? Не дай бог, увидят.

Она дунула на фитилек, и комната погрузилась во тьму.

— Ишь рыскают, волки окаянные, — тихо пробормотала Аньола. — И все из-за этого негодяя. Так бы нас до утра не хватились.

— О ком ты говоришь, девушка? — раздался в темноте голос Фьоры.

— О ком, об этом оборванце, — ответила служанка, — о Микеле. Небось впереди всех бежит, выслуживается…

Слова служанки, по-видимому, очень взволновали хозяйку дома.

— Каков он собой, этот Микеле, и как он оказался у вас в доме? — быстро спросила она.

— Какой? — ответила Аньола. — Да статный такой, красивый, глазищи большие, и волосы вьются. А попал он к нам в дом по милости своей матушки, арестантской прачки.

— Боже мой милостивый! — пробормотала Фьора.

В эту минуту голоса раздались совсем рядом, и кто-то громко постучал в дверь.

— Сидите тихо, — шепнула Фьора и, бесшумно встав с табурета, стала осторожно подниматься по скрипучим ступенькам на второй этаж.

Скоро беглецы услышали, как она отворяет ставни, и услышали ее голос.

— Святая Мария, что там такое? — зевая, проговорила она. — Кто так дубасит?

— Здоровы же вы спать! — отозвались с улицы. — Что не отворяете?

— Да кто это? — сердито спросила Фьора.

— Микеле.

— Какой еще Микеле?

— Микеле ди Ландо. Не узнала спросонок? Скажи Леончино, пусть выйдет.

— Нет его. Не ночует нынче.

— Где же его черти носят?

— Не знаю. Сказал, дело какое-то.

— Понятно, — помолчав, проговорил Микеле ди Ландо. — Ну ладно, спустись, дай нам напиться.

— Ты в уме? — возмущенно ответила Фьора. — Подумай, что скажет Леончино, когда узнает, что я среди ночи впустила в дом целую ораву мужиков? Постыдился бы говорить такое. Иди лучше спать, будет куролесить-то.

Ставни со стуком захлопнулись, и наверху наступила тишина.

— Послушай, Фьора! — крикнул Микеле ди Ландо.

Женщина не ответила. Люди за дверью потоптались немного, тихо о чем-то совещаясь, потом голоса их отдалились и умолкли.

— Ушли, — сказала Фьора, спускаясь с лестницы. — Слышала, девочка? — продолжала она, садясь в темноте на табурет у стола. — Это твое счастье, что муж нынче не ночует дома. Он бы тебя выдал, это как пить дать. Они с Микеле такие друзья — водой не разольешь.

— А вдруг он придет? — со страхом спросила Мария.