Повеса

Даже сейчас Элис ясно видела слегка колеблемые ветерком синие шторы из узорчатой шелковой ткани, скрывавшие ее от мужчин, и услышала холодный, презрительный голос.

— Из комнаты меня не было видно. Приятель Рэндольфа спросил у него, с какой стати ему взбрело в голову жениться на… такой Длинной Мег, как я, да еще и с тяжелым характером. Он сказал, что во мне добрых десять футов роста, такая верста, состоящая из одних костей, не согреет мужчину ночью и что женщина с характером будет держать своего муженька под каблуком. Это уже само по себе было ужасно неприятно. — Элис зябко передернула плечами. — Но дальше все стало еще хуже. Я по наивности ожидала, что Рэндольф станет меня защищать, — он ведь довольно часто говорил, что любит меня. Однако вместо этого он… сказал, что женится исключительно ради денег и что, завладев моим состоянием, уж как-нибудь меня обломает.

Элис, которую весь этот кошмар уже много лет мучил по ночам, и сейчас почувствовала себя так, словно кто-то ударил ее ножом в живот и повернул лезвие в ране. К ее изумлению, Реджи, будто почувствовав это, положил ладонь ей именно туда, где гнездилась боль.

— Крепись, Элли, — мягко сказал он, и она ощутила, как из-под его ладони по телу расходятся волны успокаивающего тепла.

Овладев собой, Элис открыла глаза и сказала со спокойствием, которое еще какой-нибудь час назад казалось ей невозможным:

— Все это достаточно тривиально. Тебе приходилось переживать вещи пострашнее.

— Не следует недооценивать собственную боль, — твердо ответил Реджи. — Каким бы мелким и незначительным ни казалось событие, спровоцировавшее ее, важно то, насколько глубока душевная рана. Когда тебя предает любимый мужчина и при этом еще уничижительно отзывается — это очень серьезная, по-настоящему страшная травма.

Элис прижалась лицом к плечу Реджи. Она почувствовала, как тугой узел внутри ее ослабевает и распускается, и поняла, что, хотя минувшее навсегда оставило шрам в ее душе, оно больше не имеет над ней власти. Реджи лежал неподвижно, крепко прижимая ее к себе. Элис невольно задалась вопросом, откуда ему так много известно о душевной боли и о том, как ее лечить, но это был риторический вопрос — она достаточно хорошо была знакома с Реджи, чтобы понять: все это он узнал, пройдя весьма суровую жизненную школу.

На душе стало легко, как в молодости. Элис с улыбкой сказала:

— Спасибо тебе.

— Тебе лучше? — осведомился Реджи, с нежностью глядя на нее, и, дождавшись кивка, спросил:

— И что же случилось после того, как ты подслушала разговор тех двух молодых балбесов?

Радостное настроение Элис угасло.

— Я снова вскочила в седло, ускакала в самый дальний конец имения и не возвращалась домой до самой темноты. Рэндольф и его приятель, не дождавшись меня, уехали. Я отправилась прямиком к отцу и заявила, что не выйду замуж за Рэндольфа даже в том случае, если он будет последним мужчиной на земле.

Элис била нервная дрожь. Реджи накинул на нее одеяло по самые плечи и заботливо подоткнул со всех сторон. Глубоко вздохнув, она продолжила свой рассказ:

— Мы ужасно поругались. Поняв, что я не собираюсь объяснять ему причины столь неожиданного решения, он посчитал, что причина его заключается в моей глупости и представляет собой не что иное, как каприз. Но я не могла сказать ему, что произошло, — просто не могла.

— Это вполне естественно.

Почувствовав, что он ее понимает, Элис немного расслабилась.

— Отец пришел в бешенство и заявил, что я ему не дочь и что, если я не выйду замуж за Рэндольфа, он лишит меня наследства. После этого он запер меня в моей комнате.

— И посадил на хлеб и воду?

Элис слабо улыбнулась.

— Я слишком мало пробыла взаперти, чтобы узнать, каким должен был быть рацион узницы. Надев бриджи, я собрала все деньги, какие у меня были, и всю одежду, которую могла унести с собой. В полночь я сбежала, спустившись из окна по веревке, сделанной из связанных простыней, — прямо как в каком-нибудь романе. Разница состояла только в том, что я бежала не к мужчине, а от него.

— Точнее, от двух мужчин. Если бы твой отец проявил больше понимания, разве ты решилась бы бежать из дома? — спокойно спросил Реджи.

— Нет, — печально констатировала Элис. — Многим женщинам разбивали сердца, но они как-то выживали. Пережить предательство отца мне было гораздо тяжелее, чем предательство Рэндольфа. Отец был для меня некоей основой жизни, ее центром, — сказала она, чувствуя, что эта рана в ее душе никогда не зарубцуется. — После того как я сбежала, со мной произошла уже совершенно ужасная вещь. Ты ведь убедился в том, что я не девственница.

Реджи осторожно погладил ее по плечу и положил руку ей на сердце.

— Элли, ты не должна мне ничего объяснять. Ты стала такой, какая ты есть, потому что ты живой человек, а человеку свойственно совершать ошибки. Не надо извиняться за свое прошлое.