Повешенный

Губы Алана поджались. Глаза прищурились, и Уильяму не понравился взгляд, которым Маккензи на него посмотрел. Взгляд хищника, оказавшегося в роли жертвы. И через секунду он стал привычно насмешливым. В уголках глаз пролегли небольшие морщинки, и Алан рассмеялся.

– Чувствую ли я вину, – Алан не спрашивал, но утверждал, растягивая каждую гласную. – Я чувствую… разочарование. В самом себе. Чувствую обиду других ко мне. Но я не чувствую вину. Вина разрушает. И это не лучший способ для саморазрушения. Алкоголь и сигареты. Предпочитаю их.

Алан насмехался над Уиллом. И на этот раз тем, кто видел собеседника насквозь, оказался Уильям. Алан мог до конца времён отрицать то, что он чувствует вину перед самим собой – не разочарование, нет, а вину в том, чего он не сделал, – но Уилл все слышал. И видел. Самообман был маской Алана Маккензи. Но и она порой давала трещины. Цена доверия была высокой, и платили ее в отношениях оба.

Тарелка ударилась о стол, и ложечка со звоном опустилась на неё. Алан поправил узел галстука, посильней его затягивая. Мимо них проплыли несколько женщин, на что Маккензи тут же поспешил проводить их оценивающим взглядом.

– Как я уже говорил тебе раньше, Уилл, – Алан вернулся взглядом к Уильяму, водружая на голову кофейного цвета шляпу, – ты мне нравишься. Как человек. Как личность. Как друг в конце концов. Мне с тобой интересно, и я бы хотел… продолжить наши увлекательные разговоры о вселенной, о природе вещей, о твоём экзистенциальном кризисе, кризисе личности и о твоём месте в этом мире. Но…

– Все самое интересно всегда идёт после «но», – сухо ответил Уильям, ощущая, что ему не понравится то, что сейчас скажет Алан.

– Спасибо, мой очевидный друг.

Алан залпом выпил весь принесённый ему кофе, свернул газету в несколько раз и бросил на столик пару помятых франков.

– Но меня ждёт встреча с парой очаровательных барышень неподалёку, – Маккензи подмигнул Уильяму и поднялся из-за столика. – Не скучай. Скоро вернусь.

Алан что-то сказал официанту, и тот в ответ сдержанно кивнул. Напоследок Алан еще раз подмигнул Уильяму и помахал. А затем быстрым шагом бросился вслед за удаляющимися от них женщинами. Маккензи догнал их на самом углу, вежливо приподнял шляпу и сходу рассмешил их. Он оказался немного ниже вышагивающих по брусчатке парижанок, но это не помешало ему тут же заполучить двух из них себе в спутницы и, размашистым жестом газеты указав на возвышающийся собор, неторопливо направить спутниц к достопримечательности столицы.

Уильям усмехнулся, покачал головой и откинулся на спинку плетёного стула, наслаждаясь горячим горьким кофе и выглядывающим из-за домов утренним солнцем. Они обсудят все с Аланом завтра, когда он вернётся со своего маленького рандеву.

А пока Уилл впервые за долгое время мог не торопиться и вдыхать свежий воздух Парижа.

Эпилог. Инвернесс

Июль, 1956

– Ты окончательно спятил, Алан.

Уильям тяжело выдохнул, положив телефонную трубку и сочувствующим взглядом посмотрел на своё отражение в зеркале.

Уилл не был любителем дальних поездок. Но и отказаться от приглашения объявившегося через двадцать лет Алана он просто не мог. В конце концов в их последнюю встречу он практически назвал Маккензи своим лучшим другом.

Британия в первый же день встретила Уильяма грозой и штормовым ветром, сдувающим с улиц людей, словно осенние листья. Других друзей у Уилла не осталось – последний раз он виделся с Даниэлем Куэрво на его свадьбе, куда Уильяма пригласили шафером, а потом… а потом Уильям сменил адрес и исчез из жизни Даниэля, как в своё время исчез из его собственной жизни Алан Маккензи.

По которому, к слову, Уильям уже успел соскучиться, а потом просто не мог не принять его приглашение.

Маленький неприветливый на первый взгляд двухэтажный городок встретил Уильяма мелодичными переливами птиц. Весна в этом году выдалась ранняя и даже ко всеобщей неожиданности тёплая. Лужи зеркалами хлюпали под ногами, отражая в себе невысокие пологие холмы, покрытые пожухлой зеленоватой травой, и распростёршееся над ними голубое небо. Ветер завывал, проносился вдоль тротуара, заглядывал за углы домов и протяжно вскрикивал, когда на его пути возникал очередной тупик. Длинные узкие улочки тянулись, переплетались между собой, завязывались в замысловатые узлы; а поросшие мхом дома причудливо возвышались над людьми своими потемневшими от времени окнами и остроконечными черепичными крышами. Могло даже показаться, что время в этом городке остановилось, а люди давно из него исчезли, чтобы не нарушать своими жизнями безмятежное течение времени.

Однако первое впечатление часто очень обманчиво.

Стоило Уильяму ступить на мощёную крупным булыжником улицу, как под ноги ему откуда-то сверху тут же опрокинулось ведро воды, яркими красками расплёскиваясь по серому камню, а вслед донеслась определённо не слишком замысловатая деревенская брань.