Наскоро записав начало очерка, предназначавшегося для клерикального журнальчика, я действительно прошел в молитвенный зал, где сорок минут проповеди вертел головой и предавался размышлениям, а затем попрощался с паствой и отправился шарить по магазинам. На периферии порой удается наткнуться на немыслимые редкости. Тем более что назавтра мне предстояло на целую неделю отправиться в район и таскаться по нему, собирая фольклор, — уже для другой организации...
...Разговор в студии притихает, все присутствующие как-то разом задумываются о своем. Я вспоминаю Муру, Машу, Гульку и подливаю себе в пластмассовый стаканчик колы. «Один лаконичен и точен, — бегут перед глазами строчки чьей-то рецензии на разбросанных по столу листах, — а другой под настроение может запустить бесконечным, как удав-констриктор, сложным предложением. И вот уже в беспощадных кольцах сложно-подчинённо-сочинённого визжит от ужаса метафора, завидев открытую пасть глагола». Ну... наверное так.
Провидение мало напоминает благотворительность и потому тасует и мешает наши судьбы без мысли и умысла, как шары в лотерее, — выходит из этого какая-то дрянь, которая заставляет если уж не всерьез страдать, то поневоле выполнять какие-то нелепые действия, совершать дурацкие поступки. Ну кто мог подумать, что Муре что-то сорвет крышу? Она ведь уверенно двигалась к браку со мной, терпела соперницу, спала, кроме лета, чуть ли не каждую ночь у меня, то есть «дома», как она сама это называла. К таким вещам привыкаешь, привязываешься, — в дороге, в командировке вдруг вспоминаешь об этой Муре, в сельпо при случае покупаешь ей раритеты-подарочки, и вообще постоянная женщина в доме модулирует, как говорится, твои собственные волны... И тут вдруг такие сюрпризы!
Конечно, личные проблемы и комплексы — не лучший повод для литературных экспериментов, но, спрашивается, что у нас есть в запасе, кроме рефлексий? Некий образ меня тяготит — и я хочу его растрепать, подарить, обезличить, превратить в общественное достояние. «Это для меня уже литература», — говорила одна тётка и легко, как о книжке или кинофильме, рассказывала о чем-то личном, в прошлом шибко насыщенном эмоцией.
И что ей в этой итальянской дурище? «Неутоленных тел переплетенье расторгнется тревожно и брезгливо...» — как написал Рильке. Так оно непременно и выйдет...
Вот в общем и всё. Филфаковская студенточка отдала ребенка в сад для одаренных, Гуля давно уже играет на сцене, у нее муж и ребенок. Маша с виолончелью — в Голландии и даже купила там домик, я дважды гостил у нее по неделе. А я вот сижу порою — и просто не знаю, чем бы заняться. Не оставляет чувство какой-то вселенской тщетности, бессмысленности... что, конечно, неудивительно, если задуматься о протонах, радионуклидах и всём таком прочем...
Да, примерно так. Можно, конечно, пропить курс женьшеня или записаться к психологу, но что-то я сомневаюсь, что правда — в женьшене. Одна из знакомых постарше резонно советует мне заняться чьей-нибудь чужой бедой: убогими, психами...
Кажется, жизнь не удалась... Однако «попытка засчитана», как бодро выражаются спортивные комментаторы. Вот и Светка-Мангал всё заметнее меняется в голосе, когда мы случайно оказываемся в студии наедине. А я ведь ее совсем не знаю... просто не было ни случая, ни повода присмотреться или прислушаться.
В Иностранный Легион меня, вероятно, не возьмут уже просто по возрасту, да и французский я вряд ли выучу. Хотя... Пожалуй вот: Светку можно бы пригласить в турпоездку по Франции, а по срокам заранее подгадать собеседование в Легионе. Так сказать, приятное с полезным. Пускай-ка они мне дадут год срока освоить французский — а там посмотрим. Всё-таки цель... Да и Светка — вряд ли она станет отказываться от поездки. Или двинуть с ней сразу на Азорские острова? Где хоть они, прости господи?..