Повесть без названия

...Устав от попыток призвать меня к порядку и заставить отказаться от дурных пристрастий, попыток шумных и порой неделикатных, завершавшихся обычно жгучими слезами обиды, не оставлявшими меня вполне равнодушным, моя супруга собрала, наконец, принадлежавшие мне немногочисленные пожитки — или часть их, представлявшуюся ей безусловно необходимой, — и, набив ими чемодан, свезла его на такси к сопернице. Поставив чемодан перед ненавистной дверью и нажав кнопку звонка, супруга быстренько ретировалась, а я опять оказался вынужденным искать себе на ночь крышу.

Поселиться у «соперницы» не было никакой возможности: да и не по-людски это — просить у дамы пристанища. Ситуация, однако, только казалась серьезной: карман мой весомо оттягивали ключи от комнаты в коммуналке, принадлежащей Цыпину, а сам Цыпин уже вторую неделю пребывал в жарких объятиях дяди Сэма, хотя еще и не подавал о себе никаких вестей.

Явившись под вечер в полупустую мансардную квартиру и раскланявшись в кухне с двумя оставшимися нерасселенными старухами-соседками — мансарды тогда постепенно начали расселять, — я обнаружил в оставленном Цыпиным коммунальном рае и кровать, и посуду, и даже кое-какие продуктовые припасы. Ни голод, ни холод мне, таким образом, не грозили, а кризис с супругой благодаря разъезду я считал в целом завершенным: теперь ей не нужно было дожидаться меня с работы и рисовать себе содомские сцены моей неверности.

Счета за газ и свет я назавтра оплатил на полгода вперед. Начинался новый, напитанный свободой и будоражащий незнакомостью период жизни.

...Старушек со временем действительно расселили. Теперь я платил за все шесть комнат, в ЖЭКе мной были очевидно довольны, а паспортный стол почему-то не слишком интересовался судьбой Цыпина. Ленинград — большой город, за всеми не уследишь.

В самой большой комнате я, понятно, устроил гостиную, в которую натащил для антуража всякой дряни, включая два театральных софита, освещавших обычно вино и закуску. В спальне стояла огромная кровать, подаренная мне выезжавшей в новостройку старушкой. Имелось еще четыре пустых комнаты, в одной из которых я устроил выставку исподних маечек и прочих мелких вещей, которые без конца забывали навещавшие меня жрицы любви и просто знакомые барышни. Стоили все шесть комнат недешево, но в виду молодости и жизнелюбия с этой бедой я как-то справлялся.

Коридор коммуналки украшал потемневший от времени трехстворчатый шкаф, так называемый «ждановский», кто еще это помнит: недоброго стального вида зеркало посередке, с местами полупившейся изнутри амальгамой, — и две дверцы.

Мебели мне в принципе не хватало, и в один прекрасный день я решил превратить коридорного монстра в уютную спальную обстановку. Из гаража прибыли тяжеленный воздушный компрессор, шланги и малярный пульверизатор, на полу были расстелены рулоны старых обоев, а сам шкаф разобран на отдельные легкоподъемные части. Цоколь и, так сказать, портал шкафа украшало некое подобие резьбы, и я, тяготея ввиду зыбкости моего благополучия к ампиру, решил выкрасить панели бело-кремовым, а резьбу выделить бронзой.

Через двадцать минут всё было готово. Дверцы и боковины сыро поблескивали, подсыхая. Я с блаженной улыбкой любовался своей работой.

И тут началось невообразимое. Старый шкаф не принимал ампира. Нитрокраска тянула теперь всё что могла из темного лака, которым пропитали дерево поколения коммунальных владельцев: сквозь ровный сливочный тон панелей одно за другим пробивались рыжие, оранжевые пятна. Жирный борщ со сметаной — вот что это больше всего напоминало.

Открыв настежь все окна и одевшись, я отправился прогуляться...

...Техника у них на канале была старомодная, вскоре я с ней освоился, и дамочка — или теперь уже Света, — которая недавно еще требовала с меня трудовую книжку, легко и расслабленно улыбалась, усаживаясь в кресло напротив нужного человека, и так же и бойко щебетала в микрофон как настоящая заправская журналистка. Я, как тому и положено, сидел в наушниках за стекляшкой и при случае делал ведущей знаки. Света была хрупкой блондинкой — с завидными формами и несколько "в возрасте".

Журналисток, как выяснилось, было всего трое: сама Света, работающая на полставки, и две стажерки-волонтерки, студентки — легкие на подъем и всегда готовые служить: Люда и Катя. Кроме них имелся еще старший техник Хромов, выпускающий передачи в эфир, а в остальное время хмуро шатавшийся по студии. За старшим техником неизменно таскалась следом кошка шалавой окраски, Катин найденыш, которого та каким-то чудом оставила жить при нашем канале; живот у кошки обычно отвисал до самого пола, строгий Хромов иногда оборачивался к животному, как бы снисходя к его привязанности, и ворчал угрюмо: "Принесешь в подоле — уши вырву...". Однако котят кошка выводила где-то вне помещений студии, исчезая порою на целый месяц.