Повесть без названия

Вовсю катила перестройка, и служить корреспондентом оказалось совсем не так плохо: в кармане куртки у меня уютно болталось удостоверение «Пресса», открывающее кое-какие двери, к тому же и жалованье мне платили исправно и довольно щедро, видимо не совсем еще разобравшись в ценах. В общем, мне пришлось даже как-то подтянуться и начать работать "по-честному", что сперва с непривычки слегка меня напрягало — это при том что гоняться за материалом не приходилось, он сам собой шел в руки, либо же доставался в инстанциях и учреждениях с необычайной легкостью: за шоколадку, за букетик фиалок, за обещание дать в номер журнала фотопортрет... работать вообще-то было легко и весело.

...Мура тем временем бросила библиотеку. Какой-то итальянский был у нее еще со школы, а потом, как оказалось, она последовательно и напористо зубрила его самостоятельно, чему немало способствовала мода на Челентано, Ромину Пауэр и многих прочих.

Мы пару недель не виделись — и вдруг нос к носу столкнулись в метро.

— Ну?.. — спросил я, строго сдвигая брови. — «Ты помнишь наши встречи?»

— А я замуж выхожу...

Ее милые, целованные-перецелованные глаза лучились.

— Тю... — кратко отреагировал я. — И шо воно такэ будэ?.. Будешь теперь жинка... а вин тоби чоловик?..

— Перестань... — она слегка скривила губы. — Там всё нормально. Турин, свой дом, рекламная фирма. Он, правда, на восемнадцать лет старше... но и ты...

— Что «ты»?.. — изобразил я возмущение.

— Не злись... И я тебя никогда не забуду. — Лицо ее на мгновение опять сделалось родным и близким. — Не надейся...

— Bon arrivato... Per favore... Destra-sinistra... Чао, рагацца! Совет да любовь! — выпалил я и спорым ходом двинулся к эскалатору, тут же поклявшись себе не оборачиваться.

Секунда... две... три... А потом эскалатор втащил меня под арку, и оборачиваться теперь можно было сколько угодно, Мура осталась внизу, на платформе.

Конечно, мы еще пару раз до отъезда поболтали с ней по телефону, но через неделю Мура реально уселась в самолет и отбыла с концами в Турин...

...На канале мне в тот день дали задание — сделать материал о меннонитах. Получив билеты и командировочные, я с вечера побрился и в полтретьего ночи вызвал по телефону такси, а затем, найдя свое место в слабо освещенном ночниками вагоне, улегся, почти не раздеваясь, дождался отправления, неспешно перебрал в голове заготовки текста и вскоре провалился в сон...

Проснулся только к обеду. Помылся, чего-то поел, запил лимонадом. И отправился курить в тамбур.

Когда я вернулся, в купе уже возились новенькие, подсевшие на мелком полустанке. Я поздоровался.

— Тепловоз, — назидательно сообщал своим попутчикам невысокий вихрастый пятнадцатилетний паренек, — толкает перед собой воздушную подушку, а следом за ним образуется разрежение... Поэтому людям с бронхитом и астмой не следует брать билеты в первый вагон.

Я снова вышел в коридор.

Вернулся в купе не сразу — пусть осмотрятся, расставят узлы и достанут своих промасленных куриц... Когда я снова приоткрыл дверь, мужчина уже лежал на верхней полке и осторожно выражал опасение, что спуститься с такой высоты ему больше удастся. Женщина возразила, странно собирая слова в предложение:

— Когда ты залез, так я думаю, что ты уже и слезешь...

"Шпионы какие-то..." — мрачно подумал я...

...Евсей Аронович, с листками своего сообщения на отлете руки, пристроился у окошка возле ленинского купе и задумался. Могучий тевтонский молочный скот лениво пасся на свежей апрельской травке, напоминая Зиновьеву родной Кропивницкий, отцовскую ферму. Потом как-то само собой подумалось о Питере. "Я им устрою, дай срок..." — зло прошептал он, как бы отряхиваясь, поправил пенсне.

Гоша Сафаров не сводил глаз со своего кумира. Фон Бюринг, приготовившись слушать, удобно устроился на откидном сиденье, и даже ни слова не понимавший по-русски фон Планитц выступил на полшага из немецкого купе.

— Товарищи! — красуясь перед Златой, со звоном в голосе провозгласил Зиновьев и откашлялся.

Ручка сортира на немецкой половине внезапно задергалась, дверь уборной распахнулась... — и в коридоре появилось странное существо. Икры и бедра мадемуазель были туго, как в лосины, затянуты в голубые мужские штаны застиранного вида, верх тела от пояса также обтягивала странная эластическая сорочка под горло, без пуговиц или кнопок, девичьи прелести упрямо рвались из-под поддетого корсета наружу, на ногах сияли химическим цветом зеленые калоши с блестками и на толстой подошве, волосы были распущены и увенчаны сверху странными темными очками наподобие тех, что надевают в полет авиаторы

— Гром и молния! — заругался по-русски фон Бюринг. — Грозовая погода! Доннерветтер!

Наденька появилась в это время из ленинского купе и, прошептав что-то Инессе, бочком подошла к Зиновьеву.

Евсей Аронович любезно склонил ухо к спутнице вождя, снова откашлялся и странным голосом провозгласил:

— Господа! Кажется, у нас пропал Владимир Ильич...

Существо из уборной тем временем добралось до середины вагона.