Она всё время болтала... "Пусть будет мужчина постарше, это ничего... Это даже гораздо надежнее". Я согласно кивал. "И знаешь, что он сказал мне на прощание, — не умолкала она, — ...ну, когда уже нужно было уходить? Не думай, сказал он, ни о чём, не плачь и ничего не бойся. Ты здесь, сегодня — не зря... Ты просто Волшебная Птица..."
Наконец я отправил ее в ванную. День у меня выдался тогда настолько трудным, что когда она, замотанная в тюрбан из полотенца, явилась наконец в спальню, я уже похрапывал. В изголовье горел слабенький ночник — ненавижу спать в темноте.
Тюрбан едва доходил Волшебной Птице до живота, ниже она предстала передо мной совершенно обнаженной. Я приоткрыл второй глаз и проснулся окончательно.
Несмотря на костистость, моя новая спутница проявила себя в ходе дальнейшего знакомства ласковой, нежной и пылкой, так что я ни минуты не пожалел о том, что пригласил ее в свою берлогу...
Утром солнце первым делом вышло из-за крыши дома напротив и ударило в мои окна.
— Ой!.. Что это? — Волшебная Птица, приоткрыв один глаз и сонно кутая подбородок в одеяло, дивилась моему конструктивистскому чуду.
— Не видишь? — спросил я с напускной суровостью. — Шкаф-шифоньер трехстворчатый...
— О-о! — сказала она, обращая ко мне по-детски округлившиеся глаза. — Я его... — Она не сразу подобрала слово. — Я его... хочу...
— ...Нет, правда... — снова начала она за завтраком. — Тебе ведь всё равно отсюда съезжать, куда ты его потащишь? А у меня с начала месяца будет комната.
— Хм-м... — промямлил я.
— Ну правда, правда! — Она совсем разгорячилась. — А ты будешь приходить его навещать... А хочешь, я дам тебе за него... — она замялась. — ...Тридцать рублей?.. Только потом, а то у меня сейчас совсем ничего нет.
Шкаф я перевез в комнату к Волшебной Птице на цыпинском "москвиче", на багажнике, снова разобрав его на отдельные досочки. Остальные вещи были перевезены в гараж, и уже пару ночей я оставался на работе, на сальном диванчике, — лишь бы не возвращаться через весь город в свой опустевший рай.
А потом как-то вечером мне позвонил приятель и без предисловий предложил «посторожить» за символическую плату его новую, со всей необходимой обстановкой, кооперативную квартиру. Днем позже я уже пил чай в просторной светлой кухне, неторопливо раскладывал в пустых шкафах вещи и бумаги и наслаждался покоем и уверенностью в будущем.
Ждановский шифоньер мне навестить не удалось — или адрес я записал неправильно, или Волшебная Птица снова куда-то переехала.
(* Художественно-промышленное училище им.Мухиной)
...Хрупкая, почти еще девочка, Леночка Кон, всего-то неполных два года в партии, краснея и пряча в ладони билетик в немецкую зону, бочком выбралась из купе и, мельком взглянув на Сулиашвили, легким топотком двинулась в конец вагона. Сулиашвили залился краской до корней волос. Усиевича, секретаря Цюрихской ячейки, он недолюбливал — и за купеческое происхождение, и за университет, — а Леночку тайно ревновал.
Злата Евновна пристально вглядывалась в окно, то ли считая себя выше конкуренции с "молокососками", то ли действительно ничего не замечая.
Наконец из купе с пачкой исписанных листов в руке появился Зиновьев. Ильич, Наденька и Инесса, как будто почуяв решительное движение товарища-партийца, тоже друг за дружкой выплыли в проход коридора.
— Давид Сократович, дорогой, — обратился Зиновьев к разом поскучневшему Сулиашвили, — не затруднитесь постучаться во все купе к товарищам: политинформация начинается.
Злата Евновна по-прежнему не отрываясь смотрела в темнеющее вагонное окно.
Едва Сулиашвили добрался, легонько постукивая в двери купе, в конец вагона, как из уборной показалась Леночка, — и снова смутилась, потупилась, закраснелась... да так и осталась слушать Зиновьева рядом с Сулиашвили. Поезд подходил к Франкфурту...
...На радио я как-то весьма быстро продвинулся: оказалось, что у меня "легкое перо", и на деньги спонсоров меня стали гонять в командировки за репортажами. Да и пера никакого не требовалось: мне просто давали с собой диктофон, дорогущий "Панасоник", который в поезде я клал к себе под подушку, чтобы не спёрли, а список вопросов для репортажа готовила мне Светка Мангал. Кто вместо меня сидел у пульта в студии? — ну наверное Хромов, кто же еще. Наиболее интересное из передач мы собирали в тощенький журнальчик, который печатался тут же, через дорогу, и, поступив в ларьки с прессой, быстрёхонько разлетался, поскольку темы благодаря радиопередаче были у народа, как говорится, на слуху.