Повесть без названия

— Надежда Константиновна... — внезапно как бы сама с собой, но всё же достаточно громко произнесла юная дама. — Молодая...

— Мы разве знакомы, барышня? — вскинулась на чужачку Наденька.

— Это провокация... — едва слышно прошептал, вставая, Гоша Сафаров. — Революция в опасности...

И он полез в карман за блокнотиком...

Когда в плане у Светы, который она получает непосредственно от нашего скрытного шефа — никто, кроме самой Светы его никогда не видел, — когда в этом плане возникают окна, мы обычно просто собираемся в студии на спонтанный корпоративчик с пивом и пиццей. Перед казенными выходными, если мы в эти дни не работаем, застолье иногда приобретает оттенок инфернальности, так что никто потом ничего не помнит, Катя и Люда порой танцуют на столах не вполне одетые... — вот такой именно сабантуй у нас и случился на праздник дураков, то есть на первое апреля. Катя, нагрузившись шампанским до икоты, что-то самоуглубленно выплясывала на нашем большом рабочем столе, на котором обычно верстается материал для журнала, как вдруг в полутемном помещении посыпались из ниоткуда какие-то искорки, как будто бы в форточку влетела шаровая молния, затем мигнул свет, а когда он снова зажегся, Кати на столе уже не было: виднелись только пыльные следы ее зеленых кроссовок с блестками, четко заметные в лужицах пролитых на стол напитков.

Когда у нас вечеринки с кислотой, то еще и не такое, бывает, привидится, а Катю мы вообще всегда ищем: то она заснет на полу в операторской, то отправится скоренько через дорогу за сигаретами, а потом звонит через два часа и сообщает, что заехала каким-то чудом в Шушары: Хромов чертыхается, вызывает такси и едет ее выручать. Что у них за отношения — никто не понимает, а они не считают нужным об этом распространяться. Вообще же известно, что Хромов, чтобы как-то гармонизировать конфликт с мирозданием, ходит по пятницам в "проститутошную", как он называет эту квартирку в Купчино, где стайка девчонок из области нелегким трудом пробивает себе дорогу к ленинградской прописке и месту под солнцем. Прописка теперь называется петербургской, но дела это не меняет — клопы и комары никуда не делись, несмотря на советский период развития города; за это надо, наверное, сказать особое спасибо царю Романову Петру Алексеевичу.

В проститутошной Хромов неизменно напивается, дебоширит и среди ночи бывает оттуда выдворяем — однако охранники очевидно ему симпатизируют, ибо бьют его редко, несильно и всегда затем вызывают Хромову такси.

Мы пошарили в поисках Кати по комнаткам и подсобкам, заглянули в чулан с пыльной студийной техникой и волей-неволей собрались наконец у сортира, дверь которого была заперта изнутри, а на стук в нее не возникало никакой ответной реакции.

Взломали дверь.

Уборная была безнадежно пуста, только поверх рулона утиральной бумаги висел или, точнее, покоился Катин нашейный шарфик из нежнейшего мадеполама. "Зачем снимать шарф в туалете?" — помню, подумал я.

Затем вдруг снова посыпались искорки, как от бенгальских огней, запахло тухлым — и в пару секунд в узком и тесном помещении вполне материализовалась легко узнаваемая фигура вождя мирового пролетариата в жилетке и с запонками. Ленин помигал, сощурился, как шкодливый кот, застуканный хозяевами в кладовой, покрутил шеей, очевидно проверяя ее целостность, оправил надетый поверх жилетки пиджачок и хрипло произнес:

— Бонжур, медам-месье!

— А где Катя? — глупо спросила Люда...

...Здесь стоило бы еще рассказать об одной моей халтуре в Комарово, о старичке Сократе Аполлоновиче, легендарном сподвижнике Скрябина, и наших неторопливых беседах обо всем на свете в долгие, наполненные комариным писком вечера на дачной веранде, о девочке-студентке Гульке, бурно восполнявшей мне дефицит телесного, в будущем известной артистке театра и кино... рассказать про Машу-виолончелистку, про ее губы...

Но каждая Маша — это новая сюжетная линия; их и так уже набралось до чертиков, а ведь планировались всего две: Сахалин и Азоры. Так что все эти байки останутся, полагаю, при мне — до следующего раза, поскольку редактор четко сказал: "Полтора листа...", да и "пломбированному вагону" недолго осталось тащиться по Пруссии: скоро Штральзунд, за ним Засниц, а там — паром на Мальмё; еще денек по шведской и финской железке — и "здравствуй, Питер": Финбан, броневик уже выехал из замаскированного под распивочную каретного сарая, Аннушка на Садовой заплатила за масло... сейчас начнется. Так что закончим хотя бы про Сахалин...