Повесть дохронных лет

— А я-то не мог уразуметь, почему вчера и сегодня так необычно смотрела на меня Мальвина. Обычно, безучастно. Зато Марго весь день мне глазки строила. Ведьма она! Подсмотрела, что ты в мастерской вылепил, не на грядки к девчонкам пошла, в буфет заявилась. На второе взяла себе сардельку с рисом и села за стол напротив меня с Плохишом. Сардельку наполовину в кашу закопала и выгладила гарнир ложкой по тарелке, круги вокруг конца колбаски навела. Из рисовых крупинок скатала два катыша и… в голове сардельки прилепила. Подняла на нас зенки и вилкой катыши сковырнула. Мы тогда с Плохишом не скумекали, чего хотела, подумали, придуривается юродивая. А в мастерской, фигурки на стеллаж собирали, допёрли. С поделки, что уже стояла на полке, сбросили тряпку — ворона. Знали чья. Марго и Дама только из всех выбрали для лепки брикеты чёрного пластилина. Дама, видели, пантеру слепила, а Марго сидела, как и ты прохлаждалась, под конец урока только размяла брикет, но увидели птицу лепит. Поделка у ног вороны из пластилина охристого на отдельной дощечке, значит, просекли, не её, чья-то. Подписана: «бегемот в пруду». С виду на сардельку смахивает. Чей бегемот, Стас допёр. В общем, Марго, её идея преобразить бегемота, не моя, не Стаса. Поверишь, мы с Плохшом в трансе каком-то сковырнули бегемоту глаза — по подсказке юродивой. А узрели, на что теперь зверь уподоблен, — больше даже не на сардельку — уши, хвост отлепили, пасть дырочкой заменили. Говорю, ведьма она — заворожила.

— Ну, это без сомнений. Мы, девчонки, так её и зовём. За глаза, конечно, — вставила Катька.

— После школы через каждые десять минут звонят, — продолжал Салават, — я спрошу кто, а в сотофон только дышат, дышат. В догадках весь извёлся: не Мальвина ли? Нет — узнаю по дыханию, что Марго. Ведь можно было тогда самому всё понять! А я, болван, на седьмом небе себя почувствовал, когда ты, Клёпа, на другой день показала мне кружок из пальцев, «окей»… Свахой вот предложил стать…

— Салаватик, а давай оставим всё как есть.

Батый повернулся на Катькин робкий голос и, начав, было, сердитым голосом «Опять Салаватик!», осёкся. Постоял ещё и — не сел — шлёпнулся на коврик.

— Оставить, как есть?

— Послушай меня, — свела сестра ноги и подпёрла коленками подбородок, тёрла ладошкой об ладошку и говорила с всё растущей уверенностью, — о том, что ты влюблён в Мальвину, кто знает, Франц да я. Разумеется, ты сам — если только не очередное это твоё увлечение, на месяц-два. Я, звонила, всем говорила, что предмет твоего обожания — ой, как все изумлялись! — Марго. Машка — это родовое имя Мальвины, если ты не помнишь, — по горам сейчас бегает, ничего не знает. Да и вообще — она не в счёт, боком. Завтра ты подтвердишь Будённому мои полномочия свахи, и я примусь за обязанности устройства твоей любви… к Марго. А ты — люби себе на здоровье, хоть Машку, хоть кого из трёх мушкетёров, хоть Котовского, или того же Будённого.

Батый, подвесив руку в намерении отмахнуться, застыл. Катька же, забралась в кресло, развалилась в нём вольготно и продолжала:

— Ей мы на первое время ничего не скажем: она…

— Стоп! — вырвалось у меня. Я остановил сестру. — «Ей», это кому? «Она» — это кто? Ленка Жёлудь, Глашка Волошина, Изабелла Баба, Мальвина-Машка, подружка твоя? Не уточнишь, так завернёт, что Мальвина потом действительно окажется «не в счёт», даже не боком, и тебе, Батый, ничего не останется как жениться-таки на Марго, — пояснил я Салавату.

— Мальвина. Подружка моя, Машка, конечно. Из тебя, братик, отменный начальник отдела кадров выйдет, на худой конец, бухгалтер. Машка — малолетка, у неё ещё ветер в голове. Цветаева, вышивание мулине, да степ. Подрастёт, всё в головушке поутрясётся, и ты ей, Батый, другое послание напишешь. Сейчас же будешь хранить верность Марго, а значит, и Мальвине. Ты знаешь, как она оценит это потом. Кстати, писать на двери класса «Сало» — её идея. Мне давно казалось, ты ей нравишься, но не признавалась мне. Живут Сумарковы небогато. Отец — простой подрывник льдин и айсбергов, поэтому ты для Мальвины жених завидный. Твой родитель тебе, мне кажется, в качестве свадебного подарка «тачанку» подкатит. Эх, и налопаемся же «Жеребого кумыса»! Подружки и дружки в предвкушении за обязанности свои ретиво возьмутся. Сделаем, Салаватик? Э-эх, сделаем!

Катька отщипнула от «каши», показала нам «гузку», облизала пальчики и навесила ногу на ногу. Её несло: говорила совсем как взрослая баба. Былого испуга у неё, каракатицы в кресле, уже не было ни в одном глазу. Неужели это та Катька, которая минутой раньше от страха чуть в торт не угодила, восхищался я сестрой.

Салават медленно вставал на корточки, он внимал каждому Катькиному слову.