Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– А я ето всё знал, он Тимофеяв слуга, и не забудь: Килин, всё исподтишка.

– Да, теперь понял. Но ты никуда не поедешь, пошли, я тебя исправлю.

– Ну хорошо, но знай: хватит терпеть ето фарисейство.

И мы поехали на духовны столы. Приезжаем, Андриян подошёл к Кондрату и сказал:

– Я тятю исправил, и он прав, у нас свой собор. И как он доржится и молится, за чё его истязать?

Он пожал плечами и сказал:

– Сами знаете. – Но заметно было, ето ему не по носу.

– Знай, что всё ето будет перенесёно Тимофею.

Все увидели, что я исправленной, некоторы зашишикались, я внимания не взял, но вёл себя завсяко-просто. Знаю, что душа чи́ста, а вы хоть что мелите, вы со мной не живёте и моё правило не несёте, и не вам судить, а Богу.

После духовных столов в присутствии своего ро́дства сестра Степанида заплакала и сказала:

– Вы моё ро́дство, свадьба наша, будьте как хозяева и помогайте, а на етих идивотов не смотрите. Я тоже немало от них перетерпела, даже параличом уже разбивает, вечно лезут в чужую жизнь, а оглянулись бы на свою срацию: чиста ли она или нет.

Все стали убеждать Степаниду и сказали ей:

– Давайте все дружней проведём свадьбу и за всем смотреть и друг за друга крепко стоять.

Да, свадьба была весёла. У Степаниде старша дочь Лиза приехала с Бразилии с мужем Георгием, обои молодсы. Но Лиза мне очень понравилась, кака́ она ласкова со всеми, и како́ отношение ко всем. Сколь я её благодарил за ето и наказывал:

– Лиза, веди себя всегда так.

Но она толькя улыбалась, ласкалась, думаю: какой золотой ребёнок. Господи, дай ей всегда быть такой. Муж Георгий её очень любит, ето будет Логина Ревтова внук, ну тоже молодес, он на всю свадьбу жарил асадо и очень мастер, а такой молодой. Сестра Степанида очень его любит.

Уже к вечеру все хорошо были подвыпивши. Подхожу, где Георгий мясо жарит, тут сидит молодёжь, мужиков семеро: двоя Тимофеявичей, Ульян Ревтов, Павел Самойлов, Андрей Ва́ндович[433], Кипирьян Григорьевич и Григорий Овчинников. Увидели меня, заулыбались. Смотрю, стали подковыривать, я насторожился, подошёл, вмешался в их разговор, как ни в чём не бывало давай с ними шутить и всё из них выматывать. Но мне стало интересно: вот до каких пор оне научёны против меня. Я стал разными приводами и шутками их подводить к итогам. Наши ребяты задумались, стали сурьёзными, Тимофеявичам стало неудобно, а особенно Филиппу. Но один по одному стали исчезать, наконес остался один Павел Самойлов и со слезами стал рассказывать о разных своих приключенияв.

Через час слушаю крик и спор, иду туда: да ето голос братухин. Подхожу:

– Что с тобой, братуха?

– Да вон Мефодий распсиховался, собрался домой.

– Стой, братуха, чичас разберёмся.

Я догнал Мефодия, вижу, что он уже с женой и детками и подходют к машине.

– А ну, племянничек, в чём дело, что ты так быстро собрался?

– А чё тятя не в своё дело лезет!

– Но в чём дело, расскажи.

– Филиппка обличал нас как мог, и тятю и нас, я не вытерпел и стал в заста́чу за тятю и за всех нас, а тятя не разобрался, давай на меня кричать, вот и мне стало обидно, и мы собрались домой.

– Слушай, племяша, ты прав и молодес, что так поступил.

– Но почему тятя за них, они кровь сосут, а он ишо и за них!

– Милый ты мой, ты не понял, подожди.

Я крикнул Степану:

– Братуха, иди суды!

Он пришёл:

– В чём дело?

– Братуха, выслушай, что произошло.

– Мефодий, повтори по порядку.

Мефодий всё снова рассказал, тогда Степан понял.

– А я, дурак, думал тебя нагонять.

– Братуха, ето начин всем болезням. Подождите, оне все возмужают, вот потом увидите, хто оне будут.

– Да оне уже все заодно с Тимофеям.

– Но ето цветочки, ягодки все впереде.

Ну, мы Мефодия вернули, смотрим, Филиппка уехал со свадьбы, а так свадьба прошла благополучно.

18

Андриян собрался в Уругвай на рыбалку и хотел вернуть мене́ деньги, что остались из тех сто тысяч рублей, у него осталось тысяча двести долларов. Я наказал:

– Возми их с собой, оне тебе пригодятся, да будь аккуратне с Пиегой.

Он уехал в Уругвай, я вернулся в Сиполети. Моя посадка всходит, но тут же падает. Стал проверять: ето червяк гуса́н[434] косит под корень. Я стал орошать[435] и снова подсаживать, и так отстоял. Огород хоть и поздняй, получился – ну, слава Богу. Я ночами пишу, а утрами за огородом хожу, у меня пошло как по маслу.

Подошёл Рожественский пост. Звонит Степан и просит:

– Данила, ради Христа приезжай.

– Что случилось?

– Машка Германова[436] прибежала с Боливии со слезами. Сам знаешь, Тимофей их послал в Боливию, и жмут как могут, Сашка путём не живёт с ней, издеётся да бьёт, а чичас избил, и она уехала от него.

– Но, братуха, Евдокея сама виновата, зачем было лезти в заста́чу первый раз, вот теперь Тимофей будут высыпаться на ней.

– Но Тимофей тоже не прав, он сразу их отлучил, а Герман кричит: она несовершеннолетня, оне не могут так поступать, и страшшат посольством США.

– Да я знаю, что он прав, но надо поговорить с Тимофеям, он уже и поднялся на меня.

– Братуха, пользы не будет, но я приеду.