Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Саша, мы уже всё разведывали. Там живут кланами, ето дело трудно, надо время и средства, на что проехать и прожить, да и слухи разны. Хто крепко в законе живёт, едва ли к себе подпустит, а хто живёт по-слабому, нас ето не интересует. Наши же старообрядсы рассказывают: многи заготавливают разны промыслы и весной вывозют до Ворогово на продажу, там начинают пьянки-гулянки, ничего не соблюдают. Зима у них девять месяцав, шестьдесят минус – нам ето не вынести, а са́мо главно – мы для них американсы, и смотрют как на врагов, и со здешними чиновниками нам не ужиться будет.

– Да, ты прав. Но мы тебе, Данила Терентьевич, ето говорили.

– Прости, Саша, я не верил. Оне нам мягко стелили, но результат горькяй. За то, что я бросил быть сотрудником по переселению старообрядсов, все от меня отвернулись, и даже попасть в Россию – тиранили три месяца, визу не выдавали, а дали толькя на шестьдесят дней, знающи, что у меня семья в России. Вот как хошь.

– Да, здесь оне ето умеют делать. Ну, и каки́ планы, Данила Терентьевич?

– Да думаю как-нибудь выбраться отсуда, хотя бы и неохота. Как ни говори, ето родина, и её больше и не забыть. Придётся там строить свою деревню.

– Ну, дай тебе Боже силы.

– Спаси Христос, Саша.

– А как твоя история?

– Да уже дописываю.

– И хто будет редактировать?

– Ровнова Ольга Геннадьевна, учёная по лингвистике и диелектолог.

– А хто будет соиздавать?

– Пока не знаю. Вот будет встреча – будем обсуждать хто и как.

– А почему не обратился к староверам?

– Етого нельзя допустить, ето история для всего мира[497], а староверы превратят в свою пользу.

– Да, ты прав. А что ты пишешь?

– Саша, сущую правду.

– Да, Данила Терентьевич, правда никому не нужна.

– Ну, Саша, молодец, что понял.

В Суходрево мы с нём расстались, он спросил:

– Как сноха Неонила доехала?

– Да с горям пополам доехала.

– Да, её здесь немало потиранили.

– Да, Саша, ето теперь никогда не забудется. Сын и сноха так и сказали: «Больше нас канатом не затянешь в ету страну, ето не страна, а дурдом».

– Ну, Данила Терентьевич, не пропадай, будь на контакте.

– Да, Саша, не заботься[498], как вернёмся из тайги – сразу сообчим.

– Ну, ждём, поклон семье.

– И ты поклон Наташе и дочке. – На етим мы расстались.

Звоню Васе, что через час буду в Калуге, он посулился встретить с Юрой. Ну, встреча, радость. Но как Вася завёлся и стал рассказывать про всё оформление Неонилино, мне ето было слушать не по душе. И как старались уругвайский консул все её дела решить, мы были все в шоке: как родну́ дочь приняли и допоследу бились помогчи, а боливийский консул отвернулся, даже не стал и разговаривать, хоть и Неонила боливийкя.

– Но, Вася, боливийсы – ето коммунисты, оне для угодья России так поступают, а уругвайсы – ето золотыя демократы, под вид американцев.

Приехали домой – все наперебой про Неонилу.

– Но ладно, хватит, хватит, всё я знаю, мне и так больно. Слава Богу, оне доехали благополучно и чичас радуются.

– Данила, мы тебе говорили: зачем приехали в етот дурдом?

– Да, я теперь всё понял, сочувствую и соболезную, но политики не унимаются, проводют там у нас конференсыи и убеждают вернуться на родину, сулят горы, но на етих конференсыях я уже не нужон, так как много знаю про Россию.

– Да ето понятно, – говорит Вася, – но ты, брат, будь аккуратне, вас ишо из тайги не выпустют, вас заманивали не для того, чтобы из России выпускать. Смотри, не подписывай никаки бумажки, а то навечно останетесь, да ишо за всё отомстят.

– Да, я верю, но будем надеяться на Бога.

На другой день звоню Москвину Виктору Александровичу:

– Я в Калуге, и охота встретиться.

Он доброжелательно указал:

– В 15:00 завтра.

Звоню Графовой Лидии Ивановне, также объясняю, что в Калуге и завтре в 15:00 буду у Москвина Виктора Александровича, и согласна ли принять меня. Она ответила мне:

– Да, могу принять с 16:00 до 18:00, а дальше время не будет. – Но мня насторожил ответ, показался очень суровый.

Аня Гордеева собирается завтра утром рано в Москву цветы продавать, и я решил с ней поехать. Думаю, утром ей помогу, а потом пойду на приём к Москвину и к Лидии Ивановне. Но чтобы рано выехать в Москву, надо ночевать у Ане. Так я и поступил. Но меня удивила ета ночь. Аня провозилась всю ночь со цветами, в сортировке и букетах, и в 5:00 мы отправились в Москву. Аня на електричке калачиком свернулась и всю дорогу проспала, бедняжка.

В 9:00 прибыли в Москву, Аня стала продавать цветы, а я караулить. Ну, насобиралось бабок двадцать, смотрим: милиция идёт, на всех кричит, всех гонит; бабки отойдут да снова подходют к публике, цветы разбирают хорошо, но милиция покою не даёт. Я с Аняй пробыл до 13:00 и видел все ети несправедливости. В порядошной бы стране етого бы не было, у всех был бы свой уголок, но ето Россия – великая держава-нация.

В 13:30 я отправился на Таганку, в Дом зарубежья, и в 15:00 захожу к Москвину Виктору Александровичу. Он уже ждал меня, встретил ласково, провёл в свой кабинет, я стал его благодарить за приглашение, что он посылал в посольство в Уругвай, и стал извиняться, что: