Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Марфа без меня была в разных деревнях старообрядсов: живут и дёржутся по-разному, но любви нигде нету. А Рассолова и Абрикосова хорошо знают, говорят: «Ети товарищи очень опасны, у них вся сила, от них добра не жди, вам как-то надо оттуда выбираться, но знайте, толькя тайно, оне могут пойти на любую подлость». Толик с Галяй тоже убеждают: «Уезжайте, пока возможно, и тайно». Толик сказал Марфе: «Я Данилу говорил: вам отсуда придётся бежать, он мне не поверил. Мы сколь здесь работаем, ишо ни раз им не угодили. Уже три года как заповедник открыли для туристов, было гостей в сезон свыше трёх тысяч, а чичас нет никого, всё опустело. Ночевать в лесу – и то берут по сто долларов, продукт весь просроченной, сервис никудышной. Чтобы съездить в етот заповедник, туристу надо свыше тысяча долларов, хто съездит – больше не манит».

Да разобраться, с моёй точки зрение, ничто не умеют делать, однем словом – медведи. Тут така́ красота, создать порядошну систему – тут вообче туристов будет полно.

У Марфе расплодились гуси, куры, индюки, огород – всяка овощь. На всё смотрю – неохота уезжать: добрый дом, летняя кухня, баня, жеребёнок уже вырос, стал красивый – пошёл весь в отца, кобыла ожеребилась, такой же красавчик, как брат… Коровы Андриянова и Георгиева пропали с голоду, у нас осталась одна, другая сломала ногу, её закололи.

Мы с Абрикосовым договаривались: на следующу неделю он приедет. У нас все решили уезжать, но мне неохота, но оставаться страшно. Деняг не хватит до Москвы. Я послал Софония в Усинск, шестьдесят кило́метров от нас: «Садись на кобылу, веди с собой коня, а жеребёнок сам пойдёт», всё описал на продажу по дешёвке, но едва ли ето продастся: деревня бе́дна, но узнать надо. Софоний уехал и вернулся через три дня, но без коней: он всё продал за тридцать тысяч рублей. Но продажи не будет: все без деняг.

4

Мы стали готовить в дорогу груз. Что необходимо – ето книги, иконы и мале́нькя одёжи в путь, а так всё остаётся. Я не раз и не два приходил на речушку милую, горевал и плакал. Бывало, Марфа подходила и вместе горевали, неохота было расставаться с етим местом.

Срок вышел – Абрикосова нету, я поехал на Ак-Хем. Там сторожи уже другие, я попросил, чтобы по рации передали Рассолову и Абрикосову, что у меня виза на исходе, а нет – я уезжаю через Усинск, но придётся идти пешком шестьдесят кило́метров.

Но что я увидел на Ак-Хеме. Рассолов дом открыт, и в нём группа лысых, тех же прошлогодних наркоманов. Дак вон оно что, значит, руководитель сам Рассолов! Ну что, конопли здесь валом, растёт свыше двух метров. Да, убираться надо отсуда.

Софоний всяко упрашивал нас, чтобы остаться в России, но мы никак с Марфой не согласились.

– Но разрешите хоть ишо раз сходить на охоту.

– Ну что, сходи, ето будет добрая память. – И он ушёл.

На второй день приезжает Абрикосов. Я заметил, он злой, и первы его слова:

– Ну что, Данила, уезжаешь?

– Вы сами знаете, у меня виза до тридцатого августа.

– А как семья?

– Забираю.

– Как так?

– Но как, Марфе надо к врачу.

– А здесь что, нет врачей?

– Нету для нас, а толькя для вас.

– Не понял.

– Всё понятно. Раз инострансы – значит, нету.

– Дак я могу переговорить с директором больницы.

– Да было время. Посмотри на детей: одне кости да кожа.

– А при чём мы здесь?

– А почему по телефону говорили, что всё хорошо?

– А что, всё было хорошо.

– Как так хорошо? Вы за восемь месяцев всего раз были и говорите, всё хорошо. Говорили, вы всего навезли, – а здесь голодны сидят.

– А почему Марфа не сказала?

– А сколь она у вас просилась и вы её не брали? А что, нам придётся обратиться к премьеру Владимиру Путину.

Смотрю, у него глаза кровью налились, он стал совсем другой, и как закричит:

– А Путин что, вам поможет?! Он первый бандит в стране! Немало мы отстреливались от разных Дерипасков разных, ты что думаешь, здесь власти работают? Нет, здесь их нету!

Я напугался, всё понял, с кем я имею дело, думаю: пойду на хитрость.

– Ну а как, по-вашему: семью бросить и всё? Ведь у меня долг, надо его отработать, здесь ето невероятно, а там я реяльно заработаю.

– Ну вам же деняг надо, и кому вы ето всё продадите? Мне ето всё ваше сто лет не надо, дом ваш – нихто и пятьдесят тысяч не даст.

– Ну что, пускай остаётся. Кому достанется – пускай Бога молит за нас, грешных. – Его ети слова раздражают, он и не собирается за нас молиться.

– Данила, у вас всё есть, и куда вам бежать?

– Но чем жить-то?

– Да я вам кучу предлогов сделаю.

– Хорошо, подумаем до завтра, на самом деле всё жалко.

– Ну вот, давно бы так. Оставьте больших детей, а с маленькими езжайте.

– Хорошо, подумаем.

– Ну, до завтра.

Он ушёл, все молчат, я в изумлении.

– Ну, как по-вашему?

Ларькя, Иринка говорят:

– Мы не останемся.

– А ты, Марфа, что думаешь?

– Знаешь, страшно, я такого его ишо не видала.

– Ну вот, ты права: ето разбойник кровожадный. Он чётко дал понять, что мы всё терям, а когда услыхал, что коней продали, видели, как с лица сменился, но виду не показал. И ишо говорит, ему сто лет не надо нашего, – всё врёт: мы устроились на самой границе заповедника, ето им дозарезу нужно.