Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Толик, за всё прости и спасибо. Но, пожалуйста, никому ни слова.

– Да, так и надо, и счастливого пути.

– Толик, ишо раз спасибо.

Мы вернулись. Гости пообедали, и собралися в путь. Я пошёл к катеру вперёд, Галя незаметно меня догнала и спросила:

– Данила, вы что-то решили?

– Не понял, Галя.

– Данила, я всё знаю, Марфа всю вашу беду рассказывала. Вы как-нибудь выбирайтесь отсуда, ети идивоты вас не пожалеют, им надо безответных слуго́в. Я у них работаю уже четыре года и ишо им ни в чём не угодила, издею́тся да матерят, всё им не так. Туристов оне просрали гнилыми продуктами да ценами. С инострансами я ишо бы потерпела поработала, оне чи́сты и порядошны, за собой ни гумашки не оставют, ласковы и ще́дры, но их ети идивоты потеряли, а русских хамов я не согласна обслуживать, ни в чем не угодишь, одне матерки, пьянства, блевотины и что ни худьше – ето русски. Поетому мы с Толиком тоже бежим отсуда.

– Да, Галя, мы тоже что-то будем придумывать.

– Да, Данила, жалко нам вас, к порядошным бы вас людя́м, совсем было бы иноя.

– Да, Галя, ето правда. Спасибо вам за всё, и на добрым совете тоже.

И мы отправились на Джойку, ето причал перед ГЭСом. Через пять часов прибыли на Джойку, а там прямо на Абакан. Я заехал к Феде. Ого, Федя пьяный, и, видать, не первый день. Он всеми силами старался меня напоить, но нет, у меня на уме семья, я себя знаю: только выпей, и там пошло-поехало.

Я позвонил Корпачёву Александру Викторовичу, рассказал ему ситуацию семьи, он мне ответил:

– Да, ето доложно было случиться, раньше или позже. Через три дня я буду в Абакане, и всё ето обсудим.

– Большое тебе спасибо, Александр Викторович, жду как Христова дня.

– Да не беспокойся, всё наладится. – Он трубку закрыл. Да, ето чиновник – по чёткому гово́ру.

Так три дня сидеть, на пьяного Федю глядеть – нету смысла. Марфа посылала съездить в Курагино, в деревню Южная, к Кудрявсовым – Петро и Полина, Полина будет тётка Ульяне – Софонина невеста.

На другой день утром сажусь на маршрутку и еду в Курагино, из Курагино на такси в Южную. Заехал к Кудрявсовым, приняли ласково, провели в дом. Начался разговор, я поблагодарил ихных ребят, что помогли построить дом Софонию, оне довольны, что постройка понравилась.

– Да, ребяты, очень, но жалко, что не придётся в нём жить.

– А что случилось?

– Да что, весь до́говор изменили, всё отрезали, трактор забрали, грузовик тоже, мало того – Софония в заложники берут.

– И вы что, соглашаетесь?

– Да вы что, конечно нет!

– Ну, молодсы, мы етого Абрикосова не знаем, а Рассолов – ето разбойник, он кого толькя уже не обманул из наших в тайге! А вы переезжайте в Средняй Шуш, и мы туды подъедем.

– Мы рады бы, но уже не в силах. Детей надо лечить, оне уже одне кости да кожа, и нелегалами тоже неохота быть, здесь нелегалам очень тяжело, их всяко-разно обижают.

– Да, вы правы. А теперь куда?

– Да обратно в Аргентину. Там знаем, что выживем, а тут не в силах оставаться.

– Жалко. У вас така́ семья замечательная.

– Да, я знаю, ну что поделаешь, так приходится поступить, хотя и, правду сказать, неохота уезжать, а Марфе также. Органы государственные здесь не работают, вот поетому приходится так решать.

– А Софоний как?

– Софоний с нами, оздоро́вит – сам решает пускай. Передайте поклон сестре и невесте Софониной. Мы рады женить его на ней, но пока надо позаботиться об его здоровье.

– А что с нём?

– Да надсадился парнишко. А вы, Полина, знаете Покровского?

– Какого Покровского?

– Ну, который ездил по експедициям, Покровский Николай Николаевич, он же ездил по староверам за редкими книгами.

– А да, знаем мы его хорошо, он у нас был несколькя раз. А зачем он тебе?

– Да у него есть скитски патерики, а ето же важно для нас, староверов. Я пишу книгу, и вдальнейше оне мене́ сгодятся.

– Вон как, а что пишешь?

– Да всю нашу емиграцию и жизнь мою, ну и все случаи в нашей жизни.

– Интересно, а где будете печатать?

– Да в Москве, наверно.

– Интересно бы прочитать.

– Ну, получится – прочитаете.

Оне меня накормили, хотели, чтобы погостил, но я отказался, и оне меня отвезли в Курагино. Я показал адрес, куда мене́ ишо надо, зять с дочерью довезли.

Постукал у калитки скважину, вышла женчина лет пятьдесят.

– Вам кого?

– Во-первых, здорово живёте, я ищу Елену – сестру Матрёни Скобелевой.

– Да, ето я. Здорово живёшь, проходи. А вы хто будете?

– Данила Зайцев, из Шушенского заповедника.

– А, да ето вы, ну, рады познакомиться, Матрёна сколь про вас доброго рассказывала.

– Да вы что, где мы ей добро показали?

– Нет, вы не отпирайтесь, она рассказывает, у вас талант убеждать и наставлять на путь спасения.

– Простите, я малограмотный.

– Да не скромничайте, заходите.

Захожу.

– А где иконы?

– Да вон там.

Я помолился, ишо раз поздоровался и задал вопрос:

– А где у вас клад?

– Как, какой клад?

– Ну, ваша мама.

– Да проходи, она у себя в комнате.

Захожу, здороваюсь, и что же я вижу: древнюю старушку сгорбленну, но белою и прозрачною, лик лица свежей. Я знал, как её звать:

– Баба Евдокея, как вы здоровьям?

– Да помаленькю, слава Богу. А вы хто будете? По образу християнин, а что-то незнакомый.