Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

…И чуть томит в уставшем теле кровь:
Моя последняя игра в любовь.

31 июля 1929. Среда

Как определить то странное, хотя и новое чувство, которое я испытываю? Я назвала — «игра в любовь». Пожалуй, это довольно точно. По Юриным рассказам я представляла его (И.Голенищева-Кутузова — И.Н.) совсем не таким. И что меня больше всего поразило в нем сразу и понравилось, что он совсем мальчишка. Да и, правда, ему всего 25 лет. Молодой. Ученый! Волчонок. А у него уже 3-летний сын. В ноябре он приезжает сюда с семьей на год. Сдает докторат. И уезжает в воскресенье.

Накрапывает мелкий дождь. Чувствую себя скверно: страшный вдруг упадок сил. Сегодня в госпитале все мне говорили, что очень похудела, что у меня усталый и нездоровый вид. А мне сейчас страшно и думать, что нужно еще идти домой. Вероятно — простая усталость.

Юрий начал мыть стекла[211]. Устает, но хочет не бросать. Одно плохо, что вставать приходится в 6 часов. Зато будет рано кончать. Сейчас он после обеда работает еще[212], а это совсем уже непереносимо.

Игорь растет, смеется вслух. Меня знает и улыбается мне. А из-за этой улыбки стоит жить.

Я хочу спать. Господи, как я хочу спать!

1 августа 1929. Четверг

Каждый раз теперь, когда я вижу маленьких девочек, мне становится их жалко. Потому что теперь я знаю, с каким недоброжелательством, особенно отцами, встречается рождение девочек. Раньше я этого просто не замечала, не останавливалась на этом, а теперь знаю это по Maternite и по словам многих знакомых. В этом я вижу недостаток человеческого отношения и уважения к женщинам. Небось, сами липнут к женщинам почем зря, а как воспитывать, так нет, давай «человека». Женщинам это всегда должно быть обидно, и я рада, что не столкнулась с этим до Игоря.

14 августа 1929. Среда

Юрий пародировал:

Посылала в «Волю» и в «Записки»,
Слишком долго билась и ждала,
Плюнула и робкому мальчишке
Все стихи и прозу отдала.

Удачно!

А я додумалась до того, что была влюблена в Кутузова полтора дня. «Слишком долго билась и ждала!» Дождалась его?

С Юрием почти не разговариваю. Не потому, что в ссоре, а так, сказать нечего. На днях договорились. Он сказал, что терпеть не может пустой болтовни: «Как вот вы с Марьей Владимировной: вы можете часами болтать ни о чем», а ему, вишь ты, умные разговоры нужны, все о высоком, да планетарном, а не «как Марья Петровна хвост пришила». Вот и молчим. Мне после этого разговора стало вообще неприятно с ним говорить, теперь уже ни за что не расскажу ему, что видела в Люксембурге, или в госпитале, что было дорогой. А ведь с этой мелочью, с этой «пустой болтовней» утрачивается и близость. А говорить об умном — скучно. И слушать его лекции — тоже скучно. Особенно, когда начнет проповедовать мораль. Ему бы нужна была такая жена, как Зин<аида> Мих<айловна> Гофман. Встретиться бы ему с ней до меня. Вот бы сколько умных вещей повыдумали! И как женщина она оказалась бы темпераментнее меня. А ведь я давно, еще в Севре в одну из наших незабываемых ночей говорила, что я ему не по плечу. Не хотел слушать. А теперь начинает понимать, только гонит от себя эту мысль. Иногда я думаю, что б было, если бы не было Игоря? А может быть, все это так и должно быть, и никогда в браке не бывает настоящей близости и слияния.

29 августа 1929. Четверг

На той неделе Юрий лежал в госпитале. На работе упал с лестницы. Думали, что сломана нога, не мог ходить. Ничего страшного не оказалось. Отлежался, отдохнул и опять дома. На работу еще не ходит, поэтому сидим без гроша.

Были союзные деньги[213] (присылали на сборник), и все растратили. Из-за этого ссоримся.

Пока Юрий был в госпитале — очень скучала, ночи не спала. А приехал — ругаемся. Так, должно быть, всегда бывает.

Игорь растет. Улыбается, смеется, обхватывает ручонками шею. Как возьмешь его, чувствуешь, что больше ничего и не надо. Сейчас спит.

Юрий обижается, когда я говорю, что его тянет за дверь. А разве не так? Вот поставил капусту, пошел в уборную и вот так — полтора часа, как его нет. Только и смотрит, как бы удрать. Предпочитает остаться голодным, только бы не дома!

Часто приходят поэты — Мандельштам, Терапиано. Начинается чтение стихов. Кто-нибудь из вежливости предложит другому прочесть, и польются стихи обильным потоком! Юрий не может не читать своих новых стихов. Он готов читать их хоть Игорю. Слушатели совершенно необходимы. Да так и все.

Он стал писать хорошие стихи.

…И третий сон: опять прозрачный вечер[214]

,Голубизны небесной белый снег,
Сползающий в долину синий глетчер[215],
И восходящий к звездам человек.