Повесть о браслете

Другая благочестивая жена однажды во время долгой разлуки с мужем поймала на себе исполненный вожделения взгляд незнакомца. «Пусть мое лупоподобное лицо превратится в обезьянью морду!» — тотчас же воскликнула она. Ее желание исполнилось. Когда же из далекой поездки вернулся супруг, вновь обрела свой дивный лик его добродетельная жена, чьи чресла даруют наслаждение.

Однажды юная красавица услышала, как мать говорила отцу: «Воистину, мудры слова святых, постигших редкие тайны и говоривших, что женский ум — это глупость. Не ведая того, еще в детстве, я, лишенная разума, сказала своей маленькой служанке, с которой играла на прибрежном песке, что если у меня родится дочь, а у нее сын, то пусть он станет мужем моей дочери. Она хранила эти слова в своей памяти и теперь напомнила мне о них. Боль от неразумности моих слов пронзает мне, несчастной, сердце!» Услышав это, похожая на золотую статую цветущая юная красавица, надев новое сари и убрав свои волосы, приблизилась к сыну служанки, пала перед ним ниц и поставила его ногу себе а голову[125].

Знай же, что я родилась в том же городе, где родились женщины с локонами, привлекавшими пчел, — об этих верных женах я говорила тебе. Если правда все, что я рассказала тебе, если я поистине верная жена, то узнай мое желание: вместе с царем я погублю саму Мадуру и ты сама убедишься в правоте моих слов.

Затем она покинула дворец и закричала на весь город:

— Слушайте меня, добродетельные женщины и ветреные блудницы четырехглавой Мадуры! Слушайте вы, боги неба, и вы, совершившие великий тапас! Я, безгрешная жена, воспылала гневом к вашему городу: здесь убили моего возлюбленного неповинного мужа.

Каннахи вырвала свою левую грудь и трижды обошла Мадуру, повторяя свои проклятия. На одной из благоухавших улиц она в ярости швырнула свою упругую грудь, которая, крутясь, покатилась по земле.

И тотчас же пред нею возник небожитель. Он появился в облике брахмана с белыми, как молоко, зубами, красными полыхающими на ветру длинными волосами. Тело его было голубого цвета, и весь он был окружен языками пламени.

— О великая патни! — воскликнул он. — С того мига, как этот город сделал тебя столь несчастной, я готов повергнуть его в пучину огня. Но, прежде чем свершить это, я жду твоего повеления: кого пощадить в этом городе?

— Пусть останутся невредимы брахманы и все, преданные дхарме, коровы и непорочные жены, старики и дети! Но да обратится твой гнев против всех нечестивых и погрязших во зле! — Так повелела разгневанная Каннахи, и столица пандийского царя, обладавшего стремительными колесницами, Мадура, в мгновение оказалась объятой огнем и дымом.

***

В то время как свирепое пламя поглотило и пандийского царя, и его дворец, и танцовщиц, и войско со сверкающими луками, и могучих слонов, боги и божества многогрешной Мадуры благополучно ее покинули, ибо они обладали величием непорочности.

Глава XXII Город объят огнем

По велению Каннахи отверзся огнедышащий зев божества, и пламя охватило город со всех сторон. Оставили город, закрыв все его ворота, божества-хранители. Отдал свою жизнь царь кшатриев, победоносный Сежиян, после того как из-за неправедного деяния погнулся его скипетр власти; так он показал священной Женщине-Земле, что его жезл вновь обрел справедливость. Вокруг трона столпились и недвижно застыли дворцовый брахман, великий астролог, брахманы, советники, министры, писцы, придворные, знатные дамы с тонкими браслетами. И никто не мог поверить, что замертво пали возле трона великий властелин и его царственная супруга с незапятнанной добродетелью. А в это самое время, завидев извергающий пламя лик огня, бросились вон из дворца погонщики слонов, всадники, возничие стремительных колесниц, маравары с острыми мечами. Всех их объял ужас при виде огромного пламени над воротами дворца, и они, как могли, пытались загасить огонь.

Уже собирались покинуть пылающий город четыребхуты — покровители четырех частей города, где жили люди четырех варн.

Первый бхута, словно главенствующий бог, обладал излучавшим бледно-зеленый свет жемчуга телом луны. На шее у пего сверкало ожерелье из алмазов. Голова его была украшена белыми лотосами, священной травой и изображением Нанди. На него было накинуто раздувающееся на ветру тонкое шелковое одеяние, которое еще не высохло после омовения; грудь его была умащена сандаловой пастой, смешанной с ароматными духами и благовонными пачулями. Он привык вдыхать терпкий запах дыма от сжигаемого во время приношении меда, молока и сахара. До полудня он пребывал на ступеньках священного водоема, в храме богов и в храмах, где поются веды. После полудня он возвращался домой под раскрытым зонтом, опираясь на посох. Он нес сосуд со священной водой, пучок священной травы дарбха и хворост для разжигания огня. И на устах, и в груди у него были изречения из священных книг. При нем всегда были предметы, необходимые для совершения жертвоприношения, установленного Зачинателем Вед[126]. Он жил, не отклоняясь от порядка жизни, завещанного древними мудрецами.