Повесть о днях моей жизни

   Как потревоженные гуси, мужики подняли головы, нестройно загалдели, зазвенели косами.

   -- Это как же разойдись? Теперь свобода слова!..

   -- Р-разойдись! -- надрывисто кричал полицейский, наезжая на толпу и размахивая нагайкой.

   Он смертельно напуган беспорядками. Чтобы заглушить в себе дикий страх, урядник неистово орал, размахивал руками, дергал за уздцы взмыленную лошадь.

   -- Постой, Данил Акимыч, -- сказал ему Богач, -- не зявь, нам надобно арестовать тебя.

   -- Р-разойдись! -- еще громче закричал урядник.

   -- Постой же, бестолковый!.. Нам надобно арестовать тебя!.. -- с досадой повторил Александр Николаевич и, подойдя к нему, взял лошадь за уздцы.

   -- Робята, ссадите его, а то он ничего не смыслит!

   Капрал, вцепившись в стремя, хотел стащить урядника с седла. Полицейский ударил каблуками лошадь под бока, та, храпя, взвилась на дыбы, но на морде ее повисло еще несколько рук. Тогда, взмахнув нагайкой, урядник хлестнул Капрала по лицу. Тот отскочил, хватаясь за щеку; мужики, державшие за поводья, бросились в толпу, а урядник, подъехав к самой избушке, выпучил глаза, бессмысленно смотря поверх голов. Объятая огнем, сторожка освещала его горбатый нос, обвислые русые усы, продолговатый шрам под левым глазом.

   -- Р-разойд-дись!..

   Шахтер приложил к плечу ружье, пристально целясь. Урядник смолк, с ужасом глядя в дуло. Раскрытый рот его ловил воздух, руки путались в лошадиной гриве, корпус подался вперед, словно он нарочно подставлял свою грудь под выстрел.

   Секунды безмолвия были длинными, мучительными.

   Петя выстрелил в лицо. Урядник взмахнул руками, несколько мгновений качался в седле, потом глухо, как мешок, ударился об землю, но не вскрикнув, не застонав.

   -- Разойдись! -- бешено засмеялся шахтер, сжимая ствол ружья обеими руками.

   -- Р-разойдись! -- как эхо, повторил Дениска и... замер, глядя на дергающееся тело урядника.

   -- О господи! Богородица матушка... -- среди всеобщей тишины пролепетал дядя Саша. -- Упокой, господи, раба твоего Данилу...

   Сняв шапку, он начал часто, бестолково креститься.

   Толпа, не ждавшая такой развязки, ошеломленная, недоумевающая, будто вросшая в землю, с минуту стояла в полном оцепенении, потом сразу рванулась, завизжала, в ужасе запрыгала, мелко рассыпаясь по аллее.

   -- Вместе! -- зычно крикнул Петя. -- Стрелять буду, сволочи!..

   Как покорное стадо овец, люди так же быстро собрались в кучу. Тяжело сопели, вздыхали, уставшие, потные.

   -- К дому!..

   У палисадника встретил часовой. Он взял ружье наперевес, крича:

   -- Не подходить!.. Нельзя!..

   Трехэтажный каменный дом, стоящий посредине старинного липового парка, окруженный чугунной решеткой, ярко освещен. Обитатели его не спят.

   Солдат дал сигнальный выстрел, с боков и от подъезда ему ответили другие часовые. Часть мужиков разбежалась по парку. Часть бросилась к людской, где квартировали стражники.

   Из караулки, смежной с домом, выскочило человек двадцать солдат в боевой готовности. А из дома одновременно с ними -- молодой, еще мальчик, офицер.

   -- Разойдись! -- тонко закричал он, выхватывая на бегу револьвер. -- Застрелю, прохвосты!..

   Но никто не двигался.

   -- Грабители! Бунтовщики! Мерзавцы! -- кричал он, становясь на носки.

   Немая тишина глотала слабый голос, фонарь освещал взволнованное, в пятнах, лицо его и серую шинель.

   Соображали. Боясь подойти, топтались на месте, вопросительно смотрели друг на друга.

   Точно пьяный, из толпы выбрался Саша -- Астатуй Лебастарный, растерянный, смешной.

   -- Пойдемте, робятушки, не бойтесь!.. -- бормотал он, как во сне. -- Пойдемте, милые!

   Старик потерял шапку; седые, спутанные космы волос в беспорядке падали на лоб, закрывая глаза. Голова тряслась на тонкой шее.

   Размахивая руками, как подбитыми крыльями птица, он крутился на одном месте, меж толпою мужиков и солдатами, подергивал плечами и хрипел:

   -- Пойдемте, что ли!.. Он пугает только!.. А?.. Чего там!.. Ладно!..

   И снова взмахивал руками, качаясь и приседая, будто пьяный.

   Потом по-детски неуверенно засеменил ногами, идя на солдата. Тот сжался, втянул голову в плечи, молчал, как завороженный. Астатуй отстранил его и стал перед офицером.

   -- На, стреляй в меня, -- простонал он, раскрывая темную, впалую грудь. -- Стреляй!

   Офицер замер, как перед привидением. Дядя Саша впился в него глазами и вдруг, взвизгнув, со всей силы ударил шкворнем посредине лба.

   -- На, стреляй!

   Офицер упал.

   -- Стреляй! -- повторил старик, ударив его еще раз.

   Толпа застыла, замерла. Застыли, замерли солдаты.

   Из-за людской, где квартировали стражники, послышались вой и выстрелы. Толпа тоже завыла, бросаясь стеною на солдат, размахивая дубинами, цепляясь косами за деревья, спотыкаясь о клумбы, о корни.

   Часовой у ограды, крепко сжимая ружье, ожидал. Вот мужики подскочили вплотную. Над головой его замелькали цепы и дубины. Солдат отбивался, фыркал, тяжело дыша, крутясь во все стороны. Федосей Зорин толкнул его длинной палкой в колено. Хохол задел цепом по плечу. Солдат дернул вверх ногу, будто попал в лужу, и, ступив шаг вперед, словно в рыхлое тесто, всадил штык в живот Поликарпа Солдаткина.