Повесть о днях моей жизни

   -- Отвязался бы, -- сказал Василий.

   -- Не могу, друг, -- вымолвил батрак, а Влас заржал:

   -- Лупи, кого попало, я -- тоже пойду!

   Мы с Петрушею стояли в хороводе рядом с Васиной избушкой. Пахом с гиком выскочил на улицу, расшвырял девиц, схватил нас за волосы и, стукая голова с головою, потащил в реку топить.

   -- Ябедники, так вас и раз-этак!.. Христопродавцы шелудивые!.. Безвинного человека в грязь втоптали!.. Я в-вам сейчас тариф жизни покажу, щенятам!.. -- бормотал он.

   -- А-ай! -- как поросенок, завизжал мой товарищ. -- Брось, пожалуйста, я тебя дядей буду звать!..

   Собрав силу, я схватил Пахома за лапоть, дернул, и работник, нетвердо стоявший на ногах, упал, а мы сломя голову ударились, куда глаза глядят.

   Федосья Китовна, выбежавшая к нам на подмогу, затворила нас сначала в горнице. Петя залез под кровать, а я -- под стол. Оба -- как шальные: глядим друг на друга, оттопырив губы, а из глаз ручьями текут слезы.

   Пахом сквернословил на всю улицу, отчаянно стучал щеколдой, грозил сжечь всех, бабушка пугливо жалась, с печки Макса тянул шею, спрашивая:

   -- Это там чего? Приехал, что ли, кто?

   -- Пойдемте в погреб, а то кабы вы чего тут не украли, -- спохватилась Китовна. -- Вылезайте поскорее.

   На ворохе картофеля мы плотно прижались друг к другу, думая каждый о своем. Чуть слышно доносились песни. У лавки верещала ливенка.

   Сидим час, другой и третий, чуть не до петухов. Холодно тут. Петя зябко жмется.

   -- Мне недаром нынче снилось, что я с крыши падаю... Теперь нам как же быть, до завтра?

   -- Я не знаю... Подождем, когда уснет. Эх, силы у нас с тобой нету...

   Петя вдруг затрясся.

   -- Стой... Там, кажется, стучат... Не этот ли? Беда!..

   По моей спине поползли мурашки, и заныло сердце. Бессознательно я стал твердить, ломая пальцы:

   -- Господи Исусе!.. Господи Исусе!

   Сверху звякнуло кольцо, скрипуче распахнулась погребица, мы с ужасом полезли в выбоину, где лежала зимою редька, и уткнулись головами в землю. На ступеньках кто-то шаркал лаптями, и щебень, попадавшийся под ноги, скрипел и цокал, сброшенный с порожек. Через минуту блеснул желтоватый полусвет, по серым стенам запрыгала мохнатая расплывчатая темнота, мутно выглянула плесень из углов, прелая доска с обломанным концом и золотая лужа под кадушкой. Держа в одной руке кувшин из-под кваса, а в другой сальный огарок, у творожной кадки стояла Варвара. Она поставила свечку на бочонок, почесала в голове, задумалась. Жиденькое пламя двумя блестящими звездочками отражалось в ее больших серых глазах, полуприкрытых длинными ресницами, пятнами скользило по лицу с еле заметным румянцем, словно корольком покрасило ровные губы, розовые ноздри, круглый, с ямочкою, подбородок.

   Петя лежал неподвижно, пряча голову в моих коленях.

   Поставив под кран кувшин с отбитой ручкой, молодайка оглянулась, потрогала втулку и, выпрямившись, торопливо подошла к срезку с солониной. Сняла камень с круга, нагнувшись со свечою, долго рассматривала что-то и, схватив кусок сырого мяса, жадно впилась в него мелкими зубами.

   -- Варва-ара!..

   Баба по-собачьи рвала солонину, не расслышав возгласа.

   -- Вар...ва-apa!.. -- прошептал я снова, с трудом переводя дыхание.

   -- Это разве не Пахом? -- неожиданно вскочил просиявший Петя.

   Молодайка ахнула и села тут же на полу, щелкая зубами и бессмысленно смотря на нас. По-рыбьи раскрывая рот, она шевелила непослушным языком, стараясь выплюнуть изо рта мясо, давилась, бормоча: "В-ва...в-а...ва... я..." --драла на себе рубашку и, наконец, продышавшись, расплакалась навзрыд.

   -- Испугалась, знать? -- нагнулся подбежавший Петя. -- Пахомка не уснул?

   -- Н-не знаю я! Не знаю! -- затряслась Варвара. -- Я пришла за квасом!.. Вы подсматривать? Я удавлюсь! Я в реку брошусь! Свои мучают, каждым куском попрекают, по рукам бьют за обедом, и работники -- туда же!.. Я жизни лишусь, я сама не знаю, что наделаю!..

   Варвара уткнулась лицом в угол и завыла нудно, протяжно, с надсадливостью.

VII

   В Мокрых Выселках, через девять от нас дворов жил мужик -- Егор Пазухин, человек необыкновенно бедный. Он имел двух дочерей на выданье и сына. В ранней молодости Егор похоронил отца и, оставшись тринадцатилетним мальчуганом, повел хозяйство с помощью матери, старухи бойкой, голосистой, чуть-чуть с придурью. Митрий, Овечья Лопатка, Егоров отец, умирая, оставил сыну в наследство курную избу, овцу с ягненком, полтора надела распашной земли и старую с бельмом кобылу -- Феклу, над которой все смеялись.