Повесть о днях моей жизни

   Она варила в горшке тертую свеклу с перцем, а мать пережигала сахар. Красный свекольный сок, подслащенный топленым сахаром, наполовину разбавляли спиртом, кладя калган и еще какие-то коренья, получалась темно-красная, густая, похожая на кровь, приторно сладкая жижа, очень хмельная, при огне на вид -- красивая. Десять бутылок этого вина нам хватило на всю свадьбу. Бабы пили его с удовольствием, после двух-трех рюмок пьянели, переходя на водку, а водкой потчевать дешевле.

   Девки пекли куличи. Вечером, в лучших нарядах, с венками искусственных цветов на голове и с распущенными волосами, они сидели у нас на девичнике. В переднем углу -- Мотя под кисеей, как под саваном, рядом -- золовка, а кругом -- подруги.

   На середине стола -- разряженный завитушками кулич, подальше -- коврига хлеба с солью, на обоих концах -- ветки сосны в пивных бутылках с лоскутами цветной материи, свинцовой бумаги и лесными орехами.

   Приходили степенные мужики и нарядные бабы, истово крестились в угол, встряхивая волосами в кружок, не спеша доставали из-под полы краюху хлеба и, кладя на нее медяк, говорили:

   -- Матрена Петровна, мало примай, на большем не осужай.

   Сестра, беря хлеб, благодарила:

   -- Спасибо тебе, дядюшка, Василий Онисимыч! Спасибо тебе, тетушка, Настасья Ивановна! Приходите к столу яств-питьев откушати.

   Когда время пришло, стала вопить:

   Ох, д' уж, кормилец ты мой, родимый батюшка,

   Петр Лаврентьевич!

   Ох, д' уж, кормилица моя, родимая матушка,

   Маланья Андреевна,

   Да спасибо ж вам за хлеб за соль, за ласку-заботушку.

   Да за прохладное-то житье, ох, да за девичье...

   А девушки пели:

   Как Михаила коня поил,

   Лели-люли, коня поил,

   А Матрена воду брала,

   Лели-люли, воду брала,

   Алли-лё-е!..

   Приглянулась девка красна

   Удалому молодчику,

   Удалому молодчику --

   Михайлушке Игнатьичу,

   Лели-люли, Игнатьичу,

   Алли-лё-е!..

   Насмешкой была эта песня, издевательством. Может быть, другому кому-нибудь и под стать, но не Моте, не "удалому молодцу" -- Мишке-пьянице, лоскутнику, лентяю, сифилитику... Но -- таков обычай, таковы народные свадебные песни, что же делать?..

   Взяв за рученьку за белу,

   Ласково в глаза глядел,

   Называл своею кралей,

   В алы губки целовал, --

   торжественно печально пел девичий хор, как серебром, переливая слова песни игривыми: лели-люли, алли-лё!..

   А Мотя в это время жаловалась кому-то, и жалобы ее, несясь в терцию выше и выделяясь из общей массы голосов, составляли печальную, на редкость простую и однообразную, но и на редкость красивую гармонию. Печальную, как вся ее жизнь, как жизнь народа, создавшего песню и жалобы, красивую, как молодость, как тихая, затаенная мечта о лучшей доле.

   При горе и радости, при буйном разгуле и в черные дни, рождении, браке и смерти, при плодородии и голоде,-- деревня знает свои песни -- веселые или скорбные крики души.

   Ох, д' уж покрасуйся ты, моя руса коса,

   Ох, да уж на последнем своем на весельице,--

   Не понравилась моему кормильцу-батюшке,

   Не понравилась моей кормилице-матушке

   Служба моя верная, безответная:

   Ох, да отдают они меня во чужие люди... --

   тоскливо жаловалась Мотя. Голова ее все ниже и ниже склонялась на грудь, в голосе звенели слезы.

   А девушки-подруги пели:

   Свет Михаила -- словно сокол,

   Чернобров, румян и статен,

   Ходит, важно подбоченясь,

   Вкруг Матренина двора:

   Ходит лебедь, ищет, белый,

   Лебедушку-девушку...

   Мотя под конец не выдержала: долго сдерживаемые слезы прорвались, она упала головой на край стола и громко, на всю избу, разрыдалась, как маленький ребенок, по-ребячьи всхлипывая и вытирая ладонями глаза.

   Песня оборвалась. Срам -- невеста плачет! Радовалась бы, вековушка!

   Подруги бросились утешать сестру, прося перестать, успокоиться.

   Чтобы не разрыдаться самому, я выскочил в сени, оттуда -- в чулан. Прислонившись к мешку с зерном, там сидела мать и горько, горько плакала.

   ...Мотя!..

   А из избы уже опять неслась свадебная песня, бойкая и жизнерадостная:

   Из-за лесу, лесу зеленого,

   Прилетали пчелы, пчелы золотые...

   ...Мотя!..

   На другой день молодых перевенчали. Вечером, во время свадебного ужина, все мертвецки напились, не исключая и "князя винображного". На всю улицу горланили нелепые песни и прибаутки, бесперечь кричали "горько!", блевали тут же под столом.

   В конце ужина отец подрался с зятем, споря о том, кто кого богаче и лучше. Им кричали: "Оба хороши!" Они не слушались, били кулаками по столу, швырялись посудой, сквернословили. Мишка выдернул отцу полбороды, а отец чуть не убил бруском его за это.

   -- Вши с голоду развозились! -- смеялись потом на деревне.

   Ходили слухи, что после гулянья Мишка из мести к отцу побил Мотю, что первую и вторую ночь сестра не ночевала у него.