Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Она продолжала играть так же великолепно. Инструмент ни в чём не уступал древнему кото нанъё[731], звучание его было полно необыкновенного очарования, и хотя госпожа играла против воли, она была столь прекрасной исполнительницей ‹…›. Стояла осенняя ночь. В деревьях Сосновой рощи[732] шумел ветер. Госпожа играла, сливая звуки музыки с этим шумом — исполнение было несказанно чарующим и глубоким. После того, как её и сына в горах отыскал генерал и перевёз в столицу, госпожа ни разу к кото не прикасалась. Она никогда не играла на нём перед Канэмаса. Накатада же, бывало, играл на этом инструменте, например, когда он был в провинции Ки, но мать его, переселившись в столицу, уже не играла. Она и сейчас бы не притронулась к инструменту, если бы не настойчивые просьбы государя. Как только госпожа коснулась струн, она вспомнила многое из того, о чём, отвлечённая повседневными делами, редко вспоминала, и это наполнило её сердце беспредельной печалью. Она вспомнила, как обучала в горах сына тайным произведениям, которые узнала от отца, как она играла на нан-фу перед возвращением с Канэмаса в столицу. Она становилась всё печальнее и, сама взволнованная красотой исполняемой музыки, заиграла наконец в полную силу. Все, кто в тот день находился в крепости, — и высшая знать, и средние чины, и слуги, и исполнители из Музыкальной палаты, и знаменитые виртуозы, владеющие различными инструментами, — забыв обо всём, внимали этим звукам. «Как удивительно! Кто же это прибыл к государю? В нашем мире среди самых лучших музыкантов нет ни одного, кто бы мог так играть на кото. Кто бы это был? — гадали присутствующие. — Пожалуй, только Накатада мог бы извлечь подобные звуки, но он-то здесь. Непостижимо!»

Это могла бы быть Фудзицубо, но в то время она во дворце не присутствовала.

«Может быть, это жена Канэмаса?» — предположил кто-то. Сам Канэмаса, глядя на общее изумление, подумал: «Неужели это она?», но Накатада при этом сидел как ни в чём не бывало и делал вид, что он никак не может догадаться, кто играет, что страшно этим раздражён, и то и дело восклицал: «Как дивно звучит кото! Кто бы это мог быть?» «Если бы играла жена Канэмаса, её сын знал бы о том», — думали собравшиеся. Канэмаса тоже так думал.

Время шло. Звучание кото становилось всё более чарующим. Дочь Тосикагэ играла «Варварскую свирель» всё великолепнее и великолепнее, и император чувствовал, как сердце его привязывается к госпоже. Слыша с давних пор разговоры о ней, император часто предавался мечтам, но только сейчас ощутил к ней глубокое чувство. Открыв свиток с нотами, он обратился к своей гостье: «Сыграйте из этой тетради пьесу, которая вам понравится, а я велю Судзуси и Накатада отбивать ритм, а Накаёри и Юкимаса красиво петь». Госпожа начала играть пьесы из свитка, звучание инструмента проникало в самое сердце, император, глядя в ноты, говорил, что в этом свитке есть такие-то и такие-то пьесы, и ему хотелось, чтобы она их сыграла. В конце концов госпожа сыграла все пьесы из свитка, даже тайные произведения, которые там были записаны. ‹…›

— Об этой пьесе, «Мэкутати», рассказывают вот что, — начал император. — В древности император Танского государства[733] не мог победить своих врагов, ему на помощь пришёл военачальник варваров и разбил противников. Радости императора не было пределов, и он предложил союзнику из семи своих супруг выбрать одну в жёны. Он приказал нарисовать портреты семи дам и показать их полководцу, чтобы он мог выбрать. Среди них одна супруга, по имени Ван Чжаоцзюнь, была редкой красоты. Из семи своих жён император особенно любил её, и она полагалась на милость государя. «Я лучше всех остальных жён и наложниц императора. Что бы ни случилось, меня вряд ли отдадут полководцу», — говорила она. Художнику, писавшему портреты, шесть дам дали по тысяче рё золота, но эта тысяче рё золота, но эта супруга, много красивее всех, была настолько уверена в своей участи, что ничего ему не дала. Шесть дам, не столь красивых, художник изобразил хуже, чем они были на самом деле, а её, превосходившую всех красотой, нарисовал ещё лучше. Когда портреты показали полководцу варваров, он сразу же сказал: «Вот эту!» Сын Неба от слов своих никогда не отрекается, и император отказать варвару не мог — эту супругу передали полководцу. Когда ей объявили, что она должна ехать к варварам, она горько зарыдала. И даже лошадь, на которой она уезжала из столицы при звуках дудок варваров, была охвачена скорбью. Но слушая это произведение, и не подумаешь, что оно передаёт крик животного ‹…›

Потом госпожа стала играть «Эту равнину». ‹…›

Слушая произведение, император произнёс: