Повесть о двух городах

But it is the obstinate custom of such creatures hardly ever to say what is set down for them.	Эти упрямые твари любят голосить по-своему и совсем не то, что им положено.
For three heavy hours, the stone faces of the chateau, lion and human, stared blindly at the night.	В течение трех долгих часов каменные лица и каменные львиные головы смотрели со стен замка недвижным взором в ночь.
Dead darkness lay on all the landscape, dead darkness added its own hush to the hushing dust on all the roads.	Глухая тьма лежала надо всем краем, глухая тьма ползла по глухим дорогам.
The burial-place had got to the pass that its little heaps of poor grass were undistinguishable from one another; the figure on the Cross might have come down, for anything that could be seen of it.	На кладбище она залегла так плотно, что сровняла все бедные маленькие холмики, а деревянной фигуры распятого и совсем не было видно, она могла бы спокойно сойти с креста, и никто бы и не заметил.
In the village, taxers and taxed were fast asleep.	В деревне все спали, - и те, кто платил подати, и те, кому было поручено их собирать.
Dreaming, perhaps, of banquets, as the starved usually do, and of ease and rest, as the driven slave and the yoked ox may, its lean inhabitants slept soundly, and were fed and freed.	И, может быть, они пировали во сне - голодному снится пир, - а может быть, им снились приволье и отдых и что еще может сниться забитым рабам и подъяремному скоту; сейчас весь этот отощавший деревенский люд спал крепким сном, и все они были сыты и свободны.
The fountain in the village flowed unseen and unheard, and the fountain at the chateau dropped unseen and unheard-both melting away, like the minutes that were falling from the spring of Time-through three dark hours.	Вода в деревенском водоеме точилась незримо и неслышно, и струи фонтана во дворе замка плескались незримо и неслышно падали и исчезали - на протяжении трех долгих часов, - как исчезают мгновенья, текущие из источника времени.
Then, the grey water of both began to be ghostly in the light, and the eyes of the stone faces of the chateau were opened.	Но вот, седеющим призраком, зыбясь в предутренней мгле, вода заструилась и в том и в другом водоеме, и каменные очи открылись у каменных лиц на стенах замка.
Lighter and lighter, until at last the sun touched the tops of the still trees, and poured its radiance over the hill.	Рассвет разгорался сильнее и сильнее, и вот уже первые солнечные лучи брызнули на верхушки спящих деревьев, вспыхнули на склоне холма.
In the glow, the water of the chateau fountain seemed to turn to blood, and the stone faces crimsoned.	Фонтан во дворе замка словно забил кровью, и густо зарделись каменные лица.
The carol of the birds was loud and high, and, on the weather-beaten sill of the great window of the bed-chamber of Monsieur the Marquis, one little bird sang its sweetest song with all its might. At this, the nearest stone face seemed to stare amazed, and, with open mouth and dropped under-jaw, looked awe-stricken.	В воздухе зазвенел птичий гомон, а одна маленькая птичка уселась на изъеденный непогодой карниз громадного окна господской спальни и, не умолкая, заливалась радостным звонким пением; и каменная голова на стене рядом таращилась на нее с изумлением, и на ее каменном лине с раскрытым ртом и отпавшей челюстью был написан ужас.
Now, the sun was full up, and movement began in the village.	Солнце теперь быстро поднималось над горизонтом, и в убогой деревушке под горой началось движение.