Повесть о Федоте Шубине

— Легко сказано! Фальконе. Много ли таких всадников на свете, как Петр? Один-одинешенек. Кто-то на открытии памятника, помню, сказал, горько шутя и сочувствуя:

Вроде Петра Великого
У нас нету никого…

Как деятеля нет у нас второго такого Петра, так и монументов таких нет на свете! А ты говоришь — уподобись Фальконе. Мое участье в искусствах более скромное. Однако и мой след остаться должен.

— Еще бы! Не думай, что я не горжусь тобой, — призналась Вера Филипповна, — скрываю эту гордость, не хвалюсь муженьком, а в душе-то свое: думаю, кого с тобой из наших-то рядом поставить?..

— Ставь, кого хочешь, не в этом суть, каждый мастер самому себе под стать, так надо понимать наше дело. Гордеев недолюбливает то, что я делаю, я не восторгаюсь его вещами. У каждого своя путь-дорога. Ну, ладно, довольно об этом. Ступай-ка лучше к деткам. А то брошу все заказы и начну с тебя барельеф лепить.

Вера Филипповна молча уходила.

Глава тридцать вторая

За обедом детишки рвались от няни Евгении на руки к отцу. Садились к нему на колени, размахивали деревянными ложками, мешали и развлекали. Прислуга, она же и няня, сидела с ними за одним столом, разливала в тарелки уху и была довольна, что дети во время обеда ютились и резвились около отца.

Разговорились супруги Шубины о делах:

— Слышно, Вера, от серьезных людей слышно, что царица намеревается впрячь меня в такую работу, что и вздохнуть будет некогда.

— А я-то мечтала, не оторвешься ли ты от дел да не съездить ли нам всей семьей отдохнуть за город на дачу?

— Нет, видимо, мне не до отдыха, а вам не препятствую.

— Да куда же без тебя? И что опять тебе хотят навязать, какую обузу?

— Вот именно навязать. Говорят, царица вознамерилась увековечить себя во весь рост, в натуральную величину в мраморе. Это же дьявольская работа! Мало ей портретов, бюстов, барельефов, мало еще физиономия ее в профиль и анфас начеканена на медалях и монетах — подай еще ей беломраморный монумент. Уж больно торопится обессмертить себя. Да и окружающие вельможи-разорители способствуют ее возвеличению. А по-моему, не надо спешить, не надо! Умри сначала, сделай милость, а там, если твои дела достойны доброй цены, народ рассудит, история скажет свое соображение, что вот, дескать, жила-была государыня-матушка, не только сладко кушала, мягко спала, но и совершила такое, что возвышает ее до предела литых и мраморных монументов. А пока я бы не советовал спешить в монументы. Конечно, имея власть и влиятельных поклонников, можно делать все что заблагорассудится. А дальше что? Придет строгий судья, именуемый Временем, и начнет корежить и сбрасывать монументы, незаслуженно воздвигнутые, да станет с грустью сожалеть о тех, кто эти монументы поставил…

— А ты бы взял да и высказал все это графу Орлову или Потемкину, — участливо предложила Вера Филипповна.

— Орлову? Потемкину? — изумился Шубин. — Да они-то и подогревают государыню. Нет, видимо, стисни зубы и орудуй резцом, делай, что прикажут. И буду делать не столь им в угоду, сколь в интересе моего вдохновения и соображения…

Подобные разговоры и раздумья вслух происходили у Федота Шубина только лишь с женой да еще с художником Аргуновым. С другими Федот держался строго официально, без лести и излишней доверчивости. Приходилось о многом думать и молча переживать.

— Против ветра не надуешься, соломинкой обуха не перешибешь, — говорил в тех случаях Федот, когда в жизни происходили события, граничащие с явным бессердечным произволом и безрассудством.

Иногда, очень усталый, приходил он из мастерской в дом, тщательно умывался холодной водой, переодевался в праздничное платье — темно-зеленый бархатный кафтан, на крепкую шею надевал легкое и тонкое кружевное жабо и вместе с разнаряженной Верой Филипповной отправлялся на прогулку.

Больше всего им нравилась прогулка по Неве и Фонтанке. В ту пору раскрашенных лодок с нарядными балдахинами на корме, разных размеров шлюпок было множество. Они служили для прогулок и средством передвижения по Фонтанке, Мойке и по Финскому заливу. Обычно супруги Шубины приходили на набережную Невы против длинно вытянувшегося дома «Двенадцати коллегий» и выбирали лодочников, отпущенных их владельцами для сверхурочного приработка. Вот и теперь, когда Шубин с женой подошли к парапету, лодочники наперебой приглашали:

— К нам пожалуйте!

— К нам, к нам! Мы стрелой прокатим!..

— В нашу юсуповскую ладью добро пожаловать! Где же еще лучше юсуповской найдете? Садитесь, поплыли!..

Несколько минут Шубины разглядывали покачиваемые на волнах у причалов лодки и быстро соглашались:

— Давай, Вера, не пощадим целкового, махнем на юсуповской! Смотри, двенадцать гребцов, а сколь нарядны. Да еще медные рога и трубы при них. Могут и игрой потешить.

— Поедем! — радостно восклицала Вера и, слегка приподняв широкую и длинную юбку, чтобы не замочить при посадке, шагнула по сходням. А с лодки предупреждали: