Повесть о Федоте Шубине

— Наш барин кляч не любит. У него что скотина, что люди — все на подбор. Видали, какой домище ему мужики сгрохали — дворец! — И кучер повернул коней в сторону громадного графского дома. Внутри и снаружи дом был залит светом только что вошедших в моду ярких кулибинских люстр и фонарей. У подъезда вдоль Фонтанки и в переулке стояли пары, тройки, четверки лоснящихся, упитанных лошадей. Тут же расхаживали матерые, в ливреях, гайдуки, присматривая за лошадьми в богатой упряжи. Посторонних никого не подпускали близко.

Федот и Вера Филипповна, мягко ступая по ковровым дорожкам, из передней прошли в залы.

За длинный ряд столов, покрытых серебристыми скатертями и заставленных всевозможными яствами и винами, садились гости. Тут были обрюзгшие сановники, щеголи и дамы-франтихи с талиями рюмочкой и широчайшими кринолинами. Мужчины, независимо от возраста и звания, в напудренных париках, гладко выбритые. Исключение составлял нижегородский изобретатель старообрядец Кулибин, полуаршинная борода которого клипом спускалась на старинный парчовый боярский кафтан. На хитроумного нижегородца одни смотрели как на шута, другие видели в нем всемогущего колдуна, умевшего и часы говорящие смастерить, и замки поющие, и даже висячие мосты через Неву навести.

Когда все гости уселись по местам, грянул скрытый на хорах духовой оркестр. Зазвенела посуда, послышался веселый говор. Подняли бокалы за хозяина дома, потом за строителя архитектора Савву Ивановича Чевакинского, сидевшего поблизости от скульптора Шубина. Чевакинский в ответ на поздравления поднял в свою очередь бокал и произнес витиеватую речь о бессонных ночах, проведенных им за составлением проекта и чертежей по перестройке шереметевского дома. В конце речи он сказал:

— Я пью за самородные российские таланты, оказавшие усердную помощь в строительстве графского дома!

— Пью с удовольствием! — воскликнул Шубин и, оборотись к Чевакинскому, который был, пожалуй, вдвое старше его, чокнулся с ним. Выпил и спросил:

— Я давно не вижу Секушина. Где он и чем занят?

— Его не трудно видеть, — сказал архитектор. — Он где-нибудь внизу угощается с дворовыми людьми. А вы знакомы с ним?

— Понаслышке от Ивана Петровича Аргунова и однажды как-то случайно встретил его.

Шубину не сиделось за общим столом. Ему хотелось пойти в нижние комнаты и разыскать там Секушина. Вера Филипповна заметила нетерпение мужа и, стараясь отвлечь его, подала Федоту разрисованную карточку-меню с большим выбором различных яств. В позолоченной рамке в длинном списке значились: губы лосиные, медвежьи лапы разварные, жареная рысь, бекасы с устрицами, бычьи глаза в соусе, петушиные гребни в сметане, ананасы, девичий крем в винограде и прочее, с русскими и французскими названиями.

— Да тут, пожалуй, можно насмерть объесться, — шепнул Шубин жене. Услужливый лакей подошел сзади и, склонившись, поставил перед четой Шубиных устрицы с бекасами. Шубин, позабыв о правилах поведения, покосился на кушанье и сказал лакею:

— Мне бы свежей морошки…

— Этого нет-с!

— Ну тогда каргопольских рыжичков.

— И этого нет-с.

— Ай-ай, как же так, такой обед закатил граф, и без рыжиков и без морошки! Устриц с бекасами я не хочу, живот от них заболит…

— Федо-о-т! — протянула Вера Филипповна и, уставив на него большие голубые глаза, шепнула: — Пей меньше, в хмелю ты не в себе и грубоват!

Обед продолжался добрых три часа. Потом под звуки оркестра гости прохаживались по анфиладе богато убранных комнат. Потом в зале, где происходил обед, столы быстро исчезли и на лощеном паркетном полу начались танцы. Неожиданно для гостей раздвинулась боковая стена, и зал превратился в домашний театр. Выступила певица и пропела романс на итальянском языке. Многие, ничего не понимая, все же восхищались ее пением. После певицы вышел на сцену вице-президент Берг-коллегии поэт Михаил Матвеевич Херасков. Вытянув правую руку с бумажным свитком, он, пошатываясь и переминаясь с ноги на ногу, начал читать оду на богатство:

…Внемлите нищи и убоги,
Что музы мыслят и поют:
Сребро и пышные чертоги
Спокойства сердцу не дают.
Весною во свирель играет
В убогой хижине пастух;
Богатый деньги собирает,
Имея беспокойный дух.
Богач, вкушая сладку пищу,
От ней бывает отвращен;
Вода и хлеб приятны нищу,
Когда он ими насыщен…

Гости настороженно притихли, а поэт вдруг резко и крикливо, как вызов, начал бросать язвительные слова в разряженную толпу вельмож:

Хоть вещи все на свете тлеют,
Но та отрада в жизни нам:
О бедных бедные жалеют,
Желая смерти богачам…

Стихи прозвучали дерзко. Гости начали переглядываться. После нескольких секунд недоуменного молчания раздались довольно жидкие, запоздалые аплодисменты и послышался восторженный голос Федота Шубина: