Повесть о Хаййе ибн Йакзане

Сама человечность Живого формировалась в границах необитаемого острова; в отличие от Робинзона Крузо, Живой не был подготовлен социумом к тяжелому пути отшельничества. Лишившись людского общества, Крузо осознает и подлинную цену общежития, и истинную сущность своей человечности. Современная антропология встает на сторону Робинзона, заявляя о принципиальной несамостоятельности «человека природы», прочно связанного с историей и культурой человеческой расы. Человек существует, коль скоро существуют жизнь, земля и вселенная, имеющие свою запутанную историю. Иными словами, человек как биологическое существо имеет свою историю (и мы уже упоминали о «пребиотических» теориях ученых), – и в то же время он ведет историю и как существо культурное. Но ведь, говоря об истории, мы констатируем факт невозможности возврата назад. Регресс «человека природы» невозможен – но представить его себе мы можем, воображая, как культура превратила «человека природы» в «человека надприродного», в собственно человека. Мы в силах проследить траекторию длительного движения человека от того, что мы называем «природой», к культуре, отметив, в том числе, и поразившие его цивилизационные болезни. Возможно, это поможет нам вылечить их, раз нам суждено хранить единственно возможную «историческую» личность.

Встреча Робинзона Крузо и Пятницы не была встречей «природного» и «культурного» людей. Оба они принадлежали культуре – но Робинзон оказался глубже укоренен в ней; Робинзон – это тот же Пятница, проживающий на острове со своим племенем, вдалеке от других народов мира. Позже миру суждено было соединиться вновь: то, что называется экспертами «глобализацией», есть возврат к человеческому единству после длительной разлуки. Встреча Робинзона и Пятницы – это встреча двух растерянных людей, сомневающихся в человечности друг друга. Пятница бежит, едва завидев Робинзона – точь-в-точь как Абсаль, убежавший, будучи существом социальным, от «дикого» Живого. «И бросился Абсаль наутек, боясь, что тот потревожит его; но Живой, сын Бодрствующего шел по следу [пришельца], ибо свойственно ему было искать истину вещей». Страхи наших героев указывают на разницу между старыми и новыми антропологическими моделями: нам только предстоит узнать, кому следует бежать от другого первым – предполагаемому «человеку природы» или «человеку культуры».

Современная точка зрения на этот вопрос однозначна: человек, порвавший с социумом, культурой и языком, теряет свою человечность. Человечность обретается внутри культурных схем. Ибн Туфайл с этой мыслью, конечно же, не согласен. Он, де-факто, считает человеческую самость достаточно самостоятельной, чтобы познать себя без лишних посредников. «Трудясь, он, быть может, забывал обо всех самостях – обо всех, кроме своей. Она не исчезала, пока он вглядывался в самость Первого Бытия, истинного Необходимо Сущего». Современность восстает против самой такой возможности, усматривая в «Робинзоне» историю о борьбе социализированного человека за символические, социальные и языковые системы. Об этом пишет и Жиль Делез, толкующий роман Мишеля Турнье «Пятница, или Тихоокеанский лимб» – очередную метаморфозу «Живого» – и показывающий, как постепенно сходит на нет человечность, лишившаяся Другого. Исчезновение посредника, стоящего на границе сознания и субъектов реальности, приводит к самозамыканию личности и впадению ее в состояние бессознательности.

Что касается Живого, то он познавал мир необитаемого острова без «посредничества» символических систем, без языка. Он познает смыслы – и Абсаль обучает его языку только для того, чтобы отшельник мог рассказать об этих смыслах другим людям.

Заключение

Роман «Живой, сын Бодрствующего» объединяет западную и восточную философские традиции, философию с религией, умозрение с интуицией; он резюмирует основные представления средневекового философа о мироздании и Творце. Но мы вынуждены спросить себя: жизнеспособны ли сегодня эти представления? Ответ очевиден: они, мертвые и обездвиженные, «мумифицированы» в памяти традиции (в том числе – языковой традиции), и без того поблекшей под воздействием новых обычаев и новых языков. А это значит, что новые представления о мире вынуждают нас в который раз переписать легендарный текст Ибн Туфайла на свой лад.

Тауфик Фаиʼизи

Перевод Ф.О. Нофала

Источник: Научно-исследовательская корпорация «Верующие без границ», 08.04.16 г.

http://www.mominoun.com/articles/%D8 %AA%D8%AD%D9%88%D9%84%D8%A7%D8%AA-%D8%AD%D9%8A-%D8%A8%D9%86%D9%8A%D9%82%D8%B8%D8%A7%D9%86%D9%84%D8%A7%D8%A8%D9%86%D8%B7%D9%81%D9%8A%D9%84-2663