Повесть о храбром зайце (СИ)

«Вэй жэньминь фуу» кричали ему в ответ, хотя лозунг этот ответа не требовал. Муфлон и сам продолжал что-то такое подкрикивать: что-то равномерное, быстрое, без пауз. Иногда он бил копытами и давал указания. «Ты — туда», а «ты — туда». «Поздоровались друг с другом и пошли!». «Куда пошли?!» «Не туда пошли!» «А ну-ка давай туда!» «Оружие, оружие!» «Запрещено!» «Оштрафую, оштрафую всех!» Впрочем, надо сказать, толпа действовала удивительно слаженно, и на самом деле ни в каких подкрикиваниях сверху не нуждалась. «Вот тебе и восточная дисциплина! Хотел? Любуйся! Наши так не ходили! У нас извечная «весёлая гурьба»! Идёт как хочет!»

«Что делать? Есть ли план? У них-то есть план! Вон какие! Громкие, злые. Догонят — разорвут! Мало ли от чего честной народ оторвали…» Прежде всего нужно было замаскироваться. Заяц снял рога, предусмотрительно скрутив свою заточку — «ой, чувствую я, ещё пригодится!». Потом, сорвал шторы с дверей — длинные, «в пол», с цветочками — закутался как в мантию, прорезав дырки для лап. «Не слишком ли вычурно? Вроде нет. Тут все в цветах ходят! Иные и в рога букет вставляют! Горцы!»

«Что делать с шерстью? Чем отмыть эту красную муть? Да и можно ли?! Надо…» В дверь кто-то постучал, толкнул копытом пару раз, провизжал какую-то козлиную скороговорку. «Видимо «друг дома», близкий». Не закончив своей маскировки, заяц готовился бежать. Ещё отпил воды, прихватил балык, проскочил через разорванную бумажную стенку в свой переулок. Дальше прошёл вниз, посмотрел из-за стены следующей за водорослевой лавки — «а, это мой любимый козерог!» «А вот и козёл из рыбной лавки к нему подходит! Сейчас они войдут внутрь. Надо уходить! Начнут шуметь, приведут муфлона, да и мало ли ещё кого!»

Переходя на другую сторону, заяц машинально повернул голову в сторону храма — прямо на него смотрел старейшина. «Я знаю его!» Старейшина поднял лапу. «Нет, он не указывает! Он… он приветствует!» Заяц поднял лапу в ответ. Старейшина кивнул — немного опустились его рога, а с них слетела жёлтая лента. Отсветила никем невидимое солнце, ослепила старика. Он протёр глаз (один единственный как и у зайца), улыбнулся. Того, кого он поприветствовал и след простыл. «А был ли он вообще там? Призрак из прошлой жизни моей?!»

Заяц вышел на другую улицу, свернул к «спальной зоне» — тут домики рядами стоят, лабиринтами, грибами друг на друге. Чем меньше, тем дешевле. Чем дешевле, тем нужней, и тем заваленней, и тем грязнее.

«Этот старик… он тогда уже был… да еле на ногах стоял он! Кажется он сильно болел. Много-много лет он болел, но не умирал. Вопреки прогнозам всех врачей, не думал и не собирался. Почему? Что держало его, что продолжает его держать? Чем он болен? Я же не говорил с ним — так, видел только. И не спросил даже… а теперь вот оказывается, может и зря не спросил.»

Заяц старался обходить «дружины» стороной, и у него прекрасно это получалось. Они не торопились, их было слышно хоть откуда. Ещё и фейерверки сжигали. «Ну, без этого у них вообще никак! Я вот увижу, испугаюсь и побегу сдаваться! По-моему фейерверками этими они сами себя освещают. Жёлтые повязки отсвечивают огоньки, начинают лапами мотать во все стороны — красиво! Мне тоже нравится. Я бы и сам помахал…»

Снова ударил колокол. Неожиданно. «Действительно неожиданно — все опять остановились. Смотрят в небо, вслушиваются.» Снова загремели «фанфары». В качестве сигнальной ракеты сожгли ещё и партию фейерверков. «А что это значит?!» «А что это значит?», где-то из соседней улочки эхом раздался тот же вопрос, («ещё и на имперском, надо же!»). «И наших запрягли в дружины, как же так-то?! Я значит плохой лаовай, а он хороший?! Ну? Что ответят?»

Хорошему лаоваю ответили не сразу. Дружинник сам переспрашивал своих товарищей, потом консультировался по части перевода. Наконец хороший лаовай не выдержал и перешёл на ломаный островитянский. Тогда другой дружинник наконец ответил ему: «дайджёбу, поймали, кажется.»

Лаовай: Так можно расходиться-ка?

Дружинник: Ие! Поймать должны. На опознание потом поведут, бэ — к начальнику. Он марадёрить пошёл. Маруи, бэээ! Марадёр, вакаримас ка?

Лаовай: Хай! Но… а мы тогда зачем тут?

Дружинник: Да наверно уже незачем, бэ! Постоим, постоим, и разойдёмся. Я тебе во…

Дружинник не договорил. Где-то совсем недалеко послышался истошный вопль с хлюпающим блеянием, возможно (и скорее всего) предсмертным. Потом вопль страха, там же. Потом фейерверки, чуть ближе. Потом ещё фанфары, везде — кругом. Потом страшный крик обезьяны: «Аррррррррр»! Казалось он приближался. Бежал и прыгал как волна.

Лаовай: А это что?

Дружинник: Акума!

Лаовай: Ак-кума?!

Дружинник, тот другой: Это — йети. Мститель наш.

Дружинник: Хащиру! Има!