Повесть о художнике Айвазовском

Жил в Париже художник Филипп Таннер. Писал он преимущественно морские виды. Мастер он был искусный, но как человек Филипп Таннер был строптив и неуживчив и часто покидал родину, отправляясь странствовать в погоне за удачей.

Таннер восстановил против себя парижских художников своим самомнением и заносчивостью.

Французы смеялись над ослепленным манией собственного величия живописцем.

В 1835 году Таннер особенно бурно поссорился со своими собратьями по профессии и уехал в Россию.

В Петербурге у него были друзья среди французов, понаехавших в Россию. Они стали распространять восторженные слухи о своем соотечественнике. Некоторые его картины приобрели столичные аристократы.

О Таннере стали толковать в великосветских гостиных. Наконец молва о заезжем французском художнике дошла до императора Николая I. Царь заказал ему написать несколько картин.

После этого Таннер сразу вошел в моду. Заказы посыпались, к нему со всех сторон.

Таннера редко можно было застать у себя в мастерской: то он выезжал в Кронштадт для писания с натуры тамошнего порта, то он разъезжал для получения новых дорогих заказов. Не прошло и полугода с тех пор, как француз прибыл в Петербург, а заказов он нахватал уже вперед на несколько лет. Живописец был жаден и скуп. Вскоре ему пришла мысль просить бескоштного подмастерья, кого-либо из учеников академии, обещая научить академиста морской живописи. Император, который благоволил к Таннеру, как вообще к заезжим художникам и актерам, милостиво обещал. Как-то во время прогулки царь встретил президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина.

— Ты-то мне нужен, — заявил Николай. — Кто нынче из числа лучших учеников академии отличается в пейзажной живописи?

— Гайвазовский, ваше величество. Он делает заметные успехи не только в классах академии. Его акварели охотно покупают знатоки. Но его все больше тянет на изображение морских видов.

— Отлично! Его и направим к Таннеру. Живописцу будет помощь, и Гайвазовский многому научится в писании морских видов у прославленного мастера.

Оленин хотел возразить, что Таннер у себя на родине не столь уже славен, что он кочует из одной страны в другую в поисках счастья и вряд ли Гайвазовскому полезно будет прервать классные занятия в академии.

Но Оленин хорошо знал своего собеседника: царь был деспотичен, и не терпел возражений. Поэтому президент Академии художеств промолчал и только низко наклонил голову в знак покорности монаршей воле, думая, что так безопаснее будет для него да и для юноши Гайвазовского.

Через несколько дней после этого разговора царя с Олениным Гайвазовского разлучили с академией. Целые дни проводил он теперь в большой, роскошной мастерской приезжего художника. Француз был высокомерен и заносчив. Ему мало было дела, что не только товарищи, но и профессора возлагали на Гайвазовского большие надежды. Для Таннера Гайвазовский был всего лишь подмастерьем. Занятый своими заказами, он поручал юноше приготавливать краски и содержать в чистоте его палитру.

Случайно увидев рисунки Гайвазовского, Таннер начал посылать его копировать виды Петербурга, необходимые ему для выполнения своих многочисленных заказов. Обычно он отсылал Гайвазовского из мастерской, когда сам приступал к работе. Таннер опасался, что способный юноша быстро усвоит тайны морской живописи.

Только в воскресные дни мог Гайвазовский бывать в знакомых домах. По-прежнему он посещал иногда Олениных.

Алексей Николаевич, видя тайную грусть в глазах своего любимца, только вздыхал и уходил в другие комнаты. Президент академии ничем не мог помочь Гайвазовскому. Таннер все больше входил в доверие к царю, и борьба с ним была не только бессмысленна, но и опасна. Оленин проклинал тот час, когда так искренне хвалил Гайвазовского царю. Не думал он, во что обернется его похвала для лучшего ученика академии.

Гайвазовскому казалось, что его невзгодам не будет конца. Таннер с каждым днем все более торопился с выполнением заказов, особенно тех, которые ему дал русский император.

Вот и сегодня француз приказал ему с утра заняться растиранием красок, а в полдень отправиться на Троицкий мост и оттуда списать для него вид Петропавловской крепости.

Нынче Таннер был особенно груб: он отдавал приказание отрывисто, глядя поверх головы Гайвазовского, а того слегка пошатывало от недомогания: накануне он выкупался в Невке в холодной еще воде, и теперь его лихорадило. Выйдя в полдень из мастерской и направляясь к Троицкому мосту, юноша почувствовал себя совсем плохо и вынужден был на короткое время присесть у первых ворот. Он решил было уже вернуться и сказать Таннеру о болезни, но передумал, зная заранее, что бессердечный иноземец заподозрит его в обмане.