Повесть о молодых супругах

Стойте, стойте! Кажется, я понимаю. Темнота и бесконечные вечера научили нас петь. Потому что мы были храбрыми детьми. Только бы мне выздороветь. Справиться с болезнью – и я справлюсь с бедами, мелкими, как микробы. Научиться жить, как мы научились петь. Чтобы все было прекрасно. Только бы не забыть сказать это Сереже. Дайте мне карандаш. Нет, карандашом не записывают результаты опыта. Дайте мне ручку. Скорее! Скорее же! Мы не имеем права быть несчастными! Не то время. Мы обязаны выучиться жить, как выучились петь.

Темнеет. Когда зажигается свет, на елке свечи уже догорели. Над Марусей склонилась Шурочка. Миша стоит рядом, бледный и растерянный.

Шурочка. Маруся! Марусенька! Очнись. Это я, Шурочка. Не узнает. Ну что ты стоишь как пень, – мужчина ты или нет?! Звони в «скорую помощь», они мужским голосам больше доверяют, сразу прикатят.

Миша убегает.

Маруся, Марусенька! Очнись! Умоляю тебя!

Картина седьмая

На календаре 27 января. Календарь исчезает. Декорация та же. По темной комнате шагает из угла в угол Сережа с папиросой в зубах. Останавливается возле кукол.

Сережа. Ну? Чего уставились на меня своими круглыми глазами? Если уж смотрите, как живые, то и говорите, как люди. Я ведь знаю, что ее любимой игрой было делиться с вами и горем и радостью. Что рассказала она вам в тот последний вечер, когда была дома? Ну? Чего вы молчите? Думаете, я удивлюсь, если услышу ваши голоса? Нисколько не удивлюсь, – так перевернулась жизнь, так шумит у меня в голове. Ну, говорите же! Простила она меня? Или упрекала, как перед уходом из дому, той дурацкой ночью? Вы думаете, это легко: хочу вспомнить Марусю такою, как всегда, а она мне представляется осуждающей. И чужой. Помогите же мне. Расскажите о Марусе! Поговорите со мной. Не хотите? Эх, вы! (Снова принимается бродить из угла в угол. Вдруг замирает неподвижно. Вскрикивает.) Кто там?

Входит Шурочка.

Здравствуйте, Шурочка. Я что – дверь не захлопнул?

Шурочка. Захлопнул. Все в порядке. Они там у нас сидят, рассуждают, можно ли вас беспокоить, а я вышла, да и сюда. Шпилькой открыла ваш замок, как в ту ночь, когда не могли мы достучаться-дозвониться к Марусе. Ты погляди, погляди еще на меня зверем! Нас горе сбило в одну семью, как и следует, а ты будешь самостоятельного мужчину изображать? У жены токсическая форма скарлатины! Пенициллин не берет, а ты будешь от нас прятаться? Работать коллективно научился, а мучиться желаешь в одиночку? Ответь мне только, ответь, я тебя приведу в чувство. Ты ел сегодня?

Сережа. Да.

Шурочка. Сереженька, горе какое! У Майечки уже нормальная сегодня, а Маруся… Положение тяжелое.

Сережа. Не надо, Шурочка.

Шурочка. Не надо? Как больной зверь, в нору забираешься, – этому тебя учили?

Сережа. Меня учили держаться по-человечески. С какой стати я буду свое горе еще и на вас взваливать?

Шурочка. Нет здесь своего горя. Мы все в отчаянии. Сейчас всех сюда приведу. (Убегает.)

Сережа. Этого мне только не хватало.

Входят Леня, Никанор Никанорович, Юрик, Ольга Ивановна, Миша.

Шурочка. Всех, всех зовет. Садитесь. А то рассуждают: как там Сережа переживает.

Миша. Шурочка! Не надо.

Шурочка. Не надо? Ругаться надо, а прийти к человеку посочувствовать ему не надо? Садитесь.

Все рассаживаются. Длинная пауза.

Ну так и есть… Опять я глупость сделала. Но ведь надо что-то делать. Я думала, сойдемся все вместе, легче станет, а мы стесняемся, да и только.

Сережа. Нет, я вам рад. Никанор Никанорович, не смотрите на меня как виноватый. И ты, Леня, не снимай очки. И вы, Ольга Ивановна, вы тоже. Я всем рад. Правда.

Шурочка(Мише). Ну, кто был прав?

Ольга Ивановна. Что сказал доктор?

Сережа. Ничего нового не сказал. В инфекционное отделение не пускают. Но он мне велел прийти к двенадцати часам. Он к этому времени приедет к Марусе. И если… найдет нужным, то, в нарушение всех правил, пустит меня к ней… попрощаться. (Швыряет чернильницу на пол.)

Ольга Ивановна. Орлов, спокойнее.

Сережа. Я по глупости, по дикости, по невоспитанности свое счастье убил.

Ольга Ивановна. О чем вы, Сережа?

Сережа. И вы не понимаете! О себе, о Марусе. О том, что все последнее время я вел себя как самодур. Я видел, как она прячет от всех, что у нас делается. Видел, как трогательно, умно, самоотверженно пробует превратить меня в человека, привести в чувство, и еще больше куражился.

Никанор Никанорович. Не верю, что так было.