Повесть о Морфи

Коляску мерно качало. Пол очень устал. «Зачем кончилась эта ночь? – думал он в полусне. – И зачем меня увезли оттуда?»

Было сегодня утро? Кажется, было, но это было совсем иное утро, и он, Пол, был совсем другим. Все было по-другому. «Что это значит?» – думал Пол.

Поскрипывали колеса, оранжевые круги дрожали в зажмуренных глазах, таяли и возникали снова. Гордое лицо молодого Давенпорта выплыло из тьмы. Мэй, Мэй…

Он очень устал, и ему хотелось плакать.

Стучали подковы, раскачивалась на ухабах коляска, бежали мимо черные тополя.

V

Мокрое утро висело над миром. Седло скрипело.

Проклятый Джимми, когда он выучится седлать? Чавкая, копыта месили рыжую грязь. Ветер швырял в лицо водяную пыль.

Судья завернулся плотнее в шерстяной, пахнущий псиной плащ. Слезть, переседлать? Не стоит, до города осталось совсем немного. Мысли плелись безрадостно и лениво. Противное время – эти зимние дожди. Вот и еще один год кончается. Уходит в вечность. Впрочем, жалеть его незачем, это был скверный год.

Дела судьи материально ухудшились. Он сделал по-своему, как всегда. Он прогнал Мюрэ, но имение не стало доходнее. Француз воровал, но знал хлопководство до тонкости. Впрочем, сидеть за одним столом с жуликом достаточно противно, прогнать его следовало давно. Стоит ли вообще возиться с хлопком – вот что нужно решить.

Север не хочет покупать, маклеры разоряются, плантаторы тоже. Судья усмехнулся, вспомнив лицо Аллисона, И ярость охватила его. Аллисон решил купить его, как покупают кусок мяса на базаре.

Далекий печальный звук заставил судью поднять лицо.

В сером небе плыл журавлиный клин. Он летел к югу медленно и низко, птицы с трудом взмахивали намокшими крыльями. Устали, бедняги. Когда-нибудь, не скоро, и человек полетит, куда захочет. Разумеется, не на этих дурацких шарах, конечно нет.

Люди придумают что-нибудь получше. Он не увидит этого, но Пол, пожалуй, увидит. Но только будет это не здесь, не в Луизиане… Ах, дорогие соотечественники, черт бы побрал ваши тупые головы и жадные руки. Неужели вы не видите, что сеете?..

– Эй, судья! – громко закричали сзади. Судья натянул поводья. Его нагонял закутанный всадник. Судья узнал худую серую лошадь, потемневшую от дождя.

– Доброе утро, отец Амброз. В такую погоду за лисицами?

– Какие, к черту лисицы! – сердито сказал священник. – На ферме у Джойсов умирает старуха. Вы слышали новости, судья?

– Новости? Нет. Я не был вчера в городе.

– Ха! – оживился священник. – Город сошел с ума! Вчера пришло известие: какой-то Саттер или Суттер словом, какой-то паршивый эмигрант… Швейцарец, кажется…

– И что же?

– Он ставил водяное колесо для своей лесопилки.

– Это и есть ваши новости? – усмехнулся судья.

– Не перебивайте меня. Суттер ставил водяное колесо для своей лесопилки. И вот выгреб из желоба чистого золота на шесть тысяч долларов. Недурно для начала?

– Да, – сказал, подумав, судья. – Для начала недурно. А где это случилось, отец Амброз?

– Не так уж далеко от нас с вами! Это было в Калифорнии, в долине реки Сакраменто.

– А это не враки?

– Я сам видел номер «Калифорнийского курьера», судья. Дурак Суттер тут же продал свой участок за сто тысяч. Эти эмигранты – бараны, клянусь богом. А вдруг там миллион?..

– А почему не сто миллионов? Что же будет дальше, отец Амброз?

– Начнется золотая лихорадка, судья. Начнется золотое безумие, великое переселение народов, небывалая волна убийств и всяких преступлений…

Они остановились на перекрестке дорог. Дождь перестал, небо медленно прояснялось.

– Скажу вам по секрету, судья…

– А старуха Джойс?

– Неважно, она подождет. Все Джойсы – крепкие люди. Я скажу вам по секрету: мне опротивела эта страна. За два цента я готов переселиться на Север!

– Но ведь там нет ни лисиц, ни форелей!

– Только это меня и останавливает, – грустно сказал отец Амброз. – Зато там собрались все деньги Америки и все умные головы Америки. Это стоит, пожалуй, лисиц и форелей…

– Не берусь советовать, отец Амброз, – вздохнул судья.

– Ладно, я заеду к вам, и мы поговорим обо всем поподробнее. Привет миссис Морфи!

Священник повернул лошадь на правую дорогу. Судья подхлестнул свою лошадку и поехал в город. Когда он подъехал к своей камере, никто не вышел ему навстречу. Тяжелый замок висел на дверях. Что это могло значить? Ну и задаст он головомойку Питерсу и его полисменам! Кряхтя, судья слез и отпер мокрый, успевший заржаветь замок. Он сел к столу и задумался.

Это золото, о котором говорил отец Амброз… Немало крови прольется там, на реке Сакраменто. Вся нечисть обоих континентов слетится на золотой звон. Любопытно, очень любопытно. Пожалуй, лет пятнадцать назад он и сам не усидел бы на месте, поехал бы взглянуть на золотую лихорадку поближе…

Дверь хлопнула. Вбежал горбатенький Питерс, бледный и дрожащий от возбуждения.

– Судья Морфи, сэр! – заговорил он, жадно хватая ртом воздух. – Я с вами покончил, сэр! Я больше не служу клерком в судебной камере, нет, сэр, не служу!

– Что это значит, Питерс? – спросил судья.