Повесть о Морфи

В это время, до первого конгресса, в Нью-Йорке ещё не было специально шахматных клубов. Однако так не могло оставаться долго. В Нью-Йорк стекались люди со всех концов земного шара. Волна революций в Европе выбросила в Новый Свет очередной поток эмигрантов, а среди этих людей очень многие — русские, поляки, венгры, итальянцы — любили и знали шахматы.

Эмигранты заразили «шахматной болезнью» коренных нью-йоркцев, и сборища шахматистов стали возникать стихийно.

Летом 1857 года немец с труднопроизносимой фамилией Гиппенкухентанненрейтер (которого все звали просто Гипп) держал сосисочную с подачей пива на Манхэттене. Заведение Гиппа пользовалось заслуженной популярностью у коммивояжёров, страховых агентов, мелких газетчиков и прочего городского люда, кормящегося резвостью. Как-то репортёр газеты «Громовержец» потребовал у Гиппа, кроме гарнира к сосискам, ещё и шахматную догу с фигурами. Вокруг играющих немедленно образовалась толпа зрителей. Гипп смекнул, что с такой поддержкой его пиво и сосиски пойдут ещё лучше. Он прикупил десятка два шахматных комплектов и стал выдавать их по первому требованию. Так возник, хоть и в замаскированной форме, первый в Нью-Йорке шахматный клуб. Приманка Гиппа подействовала — вслед за шахматистами в его сосисочную пришли журналисты и литераторы, а вскоре Гиппу пришлось расширять дело. Он прикупил помещение соседнего бара, у владельца которого не хватило мозгов, чтобы подавать посетителям шахматы вместе с коктейлями…

Репортёр «Громовержца» был выходцем из Англии и назывался Фредерик Майлс Эдж. О шахматах он имел лишь отдалённое представление, но, как всякий толковый репортёр, был необычайно чуток к любой сенсации. Когда летом Теодор Лихтенгейн, уроженец Кёнигсберга и один из сильнейших шахматистов Нью-Йорка, раздавал посетителям афишки о предстоящем Всеамериканском шахматном конгрессе, Фред Эдж сразу понял, что без сенсаций тут дело не обойдётся. Он попросил, чтобы его включили в состав оргкомитета, посулив взамен «всемирную поддержку прессы». Комитет подумал и зачислил Эджа на должность одного из секретарей будущего конгресса. Впоследствии комитету не пришлось в этом раскаиваться.

Открытие конгресса было, намечено на 6 октября, но многие его участники съехались значительно раньше.

В ясный и погожий сентябрьский денёк группа будущих конгрессменов заседала у Гиппа за пивом и разговорами.

Судья Мик из Алабамы — образец южного джентльмена ростом в шесть футов четыре дюйма — без обиняков заявил присутствующим, что результат предстоящего турнира определяется только одним — приедет или не приедет к началу маленький луизианец Пол Морфи, которого судья Мик имеет честь знать лично.

— Неужели он так силён, судья? — с заметным немецким акцентом спросил Луи Паульсен, долговязый коммерсант из города Дюбюка, штата Айова. Выходец из семьи шахматных мастеров (даже сестра его Амалия играла, говорят, в силу мастера!) Луи Паульсен родился в Германии, в княжестве Липпе-Детмольд. Ему только что исполнилось 25 лет, но он жил в Штатах не первый год, успешно торгуя в Дюбюке табачными изделиями и привозным из Европы вином.

Луи Паульсен пользовался среди американских шахматистов прочной репутацией: он свободно играл две и три партии вслепую одновременно, а стиль его славился необыкновенным упорством в защите и умением использовать малейшие ошибки противника. Предсказания судьи Мика он выслушал с явным недоверием.

— Судья Мик проиграл сам этому Мерфи или Мурфи! — захохотал толстый Джэмс Томпсон, владелец роскошного ресторана и знаток гамбита Эванса. — А теперь уверяет нас в том, что он сильнее всех! Сильнее кошки зверя нет, не так ли, судья?

Мик смотрел на Томпсона с нескрываемой жалостью.

— Мне будет жаль вас, Томпсон, если вы попадётесь ему.

— А я буду очень рад! — кричал Томпсон. — Я буду играть с ним гамбит Эванса и разделаю его под орех, этого вашего Мурфи, или Морфи, или как там его зовут!

Мик только махнул рукой. Томпсону было за пятьдесят лет. Хвастовство его в сочетании с упрямством вошло в пословицу. Что толку переубеждать такого тупицу? Пол Морфи переубедит его сам, за доской. Только бы он добрался сюда из своей Луизианы, за тридевять земель…

— Турниры с выходящими — чертовская штука, джентльмены, — задумчиво сказал коренастый и рыжий пруссак Теодор Лихтенгейн. — Ведь сильнейшие могут столкнуться рано и повышибать друг друга. Круговая система кажется мне надёжнее, джентльмены.

— Но сколько времени она требует! — сказал молодой Даниэль Уиллард Фиске, главный секретарь конгресса. — Мы стеснены в средствах, джентльмены, не следует об этом забывать. Конгресс не имеет возможности длиться сверх положенного времени.

— Кстати, Фиске, у вас нет известий из Нового Орлеана? — спросил Мик.

— Судья всё о своём! — захохотал Томпсон.

— У нас была депеша, судья, — ответил Фиске. — В ней говорилось, что мистер Пол Морфи едет пароходом по Миссисипи. Затем он рассчитывает подняться до Вашингтона по реке Потомак, а там сядет на поезд до Нью-Йорка. Вот всё, что я могу сообщить вам, джентльмены…

* * *