Повесть о настоящем пиплхейте

— Если не можешь победить идею, победи носителя этой идеи.

С этими словами Алекс резко подскочил из-за стола. Жорез по-свинячьи вскрикнул, привлекая немногочисленное внимание:

— Что это вы!?

Алекс превратился в бога войны, гаркнувшего, как гром:

— Вы спрашиваете, что это!? Что это??? Это нацизм!!!

Его окованный металлом ботинок, протянувшись через стол, с хрустом впечатался в грудину Жореза. Интеллектуал замахал в воздухе коротенькими ручками и беспомощно опрокинулся назад, обрушив соседний столик. Лишь остроносые туфли, подрагивающие, как кардиограмма, торчали из-под груды поваленных стульев.

Когда мы с хохотом бежали прочь, я уже знал, что в дуэли более смешного видео, безоговорочно победил мой друг.

Алекс.

Глава 17

Русский Фарш

Из своих шестидесяти он отсидел тридцать восемь. На пальцах наколотый алфавит и жирные, как насосавшиеся пауки, перстни. Он давно вел решительную вендетту с партией власти. Рот, еще не до конца распрощавшийся с зубами, изрыгал проклятия:

— Да меня их партия обманула! Я листовки клеил, а они нам не заплатили. Понимаешь? Я серьёзный человек. Что не надо не пью, а что надо пью. Коньяк пью, понимаешь?

Если коньяком можно было назвать чистый спирт, налитый из канистры в пластиковые стаканчики, то Михалыч был прав. Куплен он был после подработки по рубке капусты. Ноябрьский вокзал, уносящийся на восток зелёным паровозом, гудел с утра до вечера.

Сначала мы хотели устроить взрыв в толпе легальных националистов, которых ненавидели все, кроме Алекса, но затем решили провести другую акцию устрашения. Изъяв немного денег из изрядно располневшей шкатулки, мы начали готовиться к Русскому Маршу, и на главном вокзале обзавелись новыми друзьями.

Денис, бездомный военный, воевавший в Чечне и Таджикистане, отдавший армии вначале тридцать, потом восемнадцать, а, в заключение разговора, более-менее правдивые двенадцать лет. Какой-то трясущийся, вихлястый паренек с то выпрыгивающими, то вновь прячущимися глазами. Он походил на гигантскую муху или кузнечика, вдруг превратившегося в человека. Дама неопределенного возраста по имени Лера, с опухшим лицом проститутки, таковой себя не считала, но за двести рублей готова была спустить грязные джинсы:

— Милок, поебстись не хочешь?

Их всех под гадкими, скривившимися небесами объединяла ненависть к чиновникам и засилью мигрантов. Тор, обычно спокойный и могучий, улыбался до ушей, радуясь тому, что его теория о расовой неполноценности русских подтвердилась наглядным примером. Я попытался объяснить ему, что общаемся с бомжами, но он был из тех людей, которые, увидев под своей ногой говно, уверены, что весь мир им заляпан.

— Пятихатку каждому, и мы будем делать всё, что хотите.

Сошлись на трех сотнях.

Колонна проспиртованных бомжей с транспарантами вклинилась в стройные ряды националистов и принялась кричать:

— Слава России! За Россию пасть порву!

Шестьдесят лет отдувались за шестнадцать. Энергия и задор, бурлившие в вокзальных жителях, прорывались в хриплые, полные счастья и национального самосознания крики:

— Слава русакам! Русаки идут, на...!

— Комитетчики проклятущие. Коммунисты заглотные, — ворчал Михалыч, — раньше не взяли и сейчас не возьмете! Я русский, блеать!

Сначала я смеялся, но потом понял, что такой юмор не по мне. Удивительным образом я умудрился полить говном собственную нацию, да еще при этом плясать и аплодировать. Что за...? А-а, черт! Всё равно, под каким углом на это не взгляни, весело! Труднее всего изменить не любимой женщине, а тем убеждениям, в которые ты искренне верил. Не изменяются только мертвецы, как недавно говорил Алекс. Но система убила во мне жизнь.

Если внутри японской нации — хризантема и меч, то, что внутри русских?

Неужели их народный идеал, прямо как по Бакунину, — это пропитое лицо Михалыча?

Любой пиплхейтер скажет мне, что это так. Но кто сказал, что у них монополия на истину?

Глава 18

Хач, который учился танцевать

Мы постоянно кричим о том, что Системе скоро придет конец. Мы, автономные эйнхерии, слышащие глас луноликих валькирий, вспорем кишки напившимся народной крови паразитам. Выжженные оконные рамы полицейских участков — это предвестие расовых пожаров. Каждый трафарет на стене — это буква будущего приговора. Как-то мне дали совет: 'Если ты нашел на улице бритвенное лезвие, то воткни его в биту'. Идти с битой против танков — это смело.

Вроде бы, чего проще, поработать каждому из нас месяца два, да купить огнестрельного оружия. Как говорится: 'Джуниор, тащи сюда спички, этот крест сам собой не подожжется'. Что-то потянуло на цитаты. Я знаю, что методы насилия самые эффективные. Человек лучше всего работает не за получение прибыли, а за освобождение от получения пиздюлей. И язык развязывает вовсе не ласка, а грубая сила.