Повесть о партизане Громове

Громов долго сидел в задумчивости, комкая воззвание в руке.

— Да-а. — наконец проговорил он, — этот хитрее и злее всякого хищника. Обещает свободы и избрание желательного образа правления, а сам подписывается единолично: Верховный правитель… — и, обращаясь к Егору Корнееву, спросил: — Ну, и каковы там, в Омске, эти новые порядки?

— Порядки устанавливаются старые; царские. Да ещё и с помощью иностранцев, — ответил Корнеев. — В Омске полно и англичан, и французов, и всяких других. Из бывших жандармов и полицейских создан департамент милиции, контрразведка. Вешают и расстреливают рабочих, большевиков и просто неблагонадёжных. Тюрьмы битком забиты. С правами губернаторов назначены управляющие губерниями. В Барнауле тоже… Колчак принял к оплате царские долги. Земля, фабрики и заводы возвращаются прежним хозяевам…

— А что о Красной Армии слышно?

— Ходят слухи, что она заняла Красноуфимск, Сызрань, Казань. Симбирск и Самару. Где-то около Уфы бьётся. Рабочие тоже всюду бастуют, не верят новому правителю. Наш поезд долго в Барабинске стоял — железнодорожники стачку организовали. В депо митинг был, и я не утерпел — сбегал послушать, что говорят. Из Омска на митинг англичанин приехал, полковник Уорд с госпожой Франк[9].

Уорд балакает по-своему, а она переводит. Англичанин обещал от имени Колчака улучшить положение рабочих, просил помогать правителю. А железнодорожники ему прямо заявили: «Зачем нам довольствоваться половиной, когда мы уничтожим буржуазию и воспользуемся всем.

Зачем нам такой порядок, который позволяет немногим грабить многих?»

А. П. ЕЛЬКИН — подпольный работник, член Барнаульского губкома, с которым отряд Громова держал связь.

После этого зачинщиков стачки арестовали. На железной дороге всюду неспокойно… А в Томске, говорят, были восстания солдат и заключённых в тюрьме. Тоже подавили, около шестисот человек убили. Каратели всюду…

— Н-да, нерадостные вести ты привёз, Егор, — заметил Громов.

— Ещё не всё, Игнат Владимирович. Был я у Коржаева. Он передал, что ваш совет выполнил. В Камне создал подпольную военную группу во главе с начальником уездной милиции капитаном Ипатовым. Связь с Барнаулом установил через начальника военного отдела подпольного комитета Андрея Елькина. И ещё велел сообщить: в Томске 23 ноября состоялась вторая подпольная конференция большевиков. Она учла, что решение, принятое на первой конференции о всесибирском восстании, неправильно, рекомендовало организовывать восстания местного характера при наличии благоприятных условий, поддерживать и стихийные выступления, принимать все меры для разрушения тыла противника. Коржаев сказал, что они приступили к выполнению этого решения.

— Ясно, — проговорил Громов. — Нам тоже надо поторопиться. Мы с Петей поедем в Славгород, Семипалатинск, попробуем установить связи, да и в сёлах проведём работу, а ты, Егор, возвращайся назад. Передай Коновалову, чтобы, как представится возможность, собирал наш отряд и начинал действовать. Пусть бьёт колчаковскую милицию и беляков. Понятно?

— Будем бить.

На другой день Корнеев вернулся в Ярки, а Громов с Нечаевым выехали в Косо-Булат.

* * *

Село Косо-Булат расположено на границе с Прииртышьем. Дальше начинаются казачьи станицы. Многие жители Косо-Булата, особенно переселенцы из центральной России, к советской власти относились сочувственно. Зато казаки, владевшие большими участками плодородных земель, считавшие себя и при царе «вольными», под влиянием кулацкой верхушки были настроены реакционно. Существовала опасность их выступления вместе с белогвардейцами против партизан. Вот почему Александр Кадыков («Городецкий») после долгого странствования с отцом по сёлам решил начать работу среди казачества, открыв в Косо-Булате кузницу. Казаки частенько приводили в кузницу ковать лошадей, да и сам Городецкий мог без опасения посещать станицы, наезжая то за углём, то за гвоздями, то за подковами.

Игнат Владимирович определился на постой к здоровенному, корявому мужику Илье Мухину, отрекомендовавшись ему заводчиком. У него же купил добрую казачью лошадь и на следующий день повёл её в кузницу перековывать.

В кузнице — дощатой избушке с земляным полом и двумя тусклыми оконцами — Громов застал лишь кузнеца. Лет ему было больше шестидесяти, ростом небольшой, приземистый, вымазанный угольной пылью. Раздувая мехом огонь в горне, он что-то ворчал себе под нос.

— Здравствуй, дедушка! — поздоровался Игнат Владимирович.

— Здравствуй, добрый человек!

— Можешь мне лошадь перековать?

— Я-то? — дед гордо вскинул лохматую, в проседи голову. — По всему Прииртышью такого кузнеца не сыщешь. Хочешь, на горячую, хочешь, на холодную…

— Ишь ты! — изумился Громов. — А ты давно здесь?

— Нет. Года, кажись, не прошло.

— А откуда родом?

Кузнец оставил работу и внимательно взглянул на посетителя. Сразу видно, какого поля ягода: богач, одна шуба, почитай, полмиллиона керенками стоит, и голос властный, словно допрос снимает. Что ему надо?.. Собравшись с мыслями, ответил:

— Из Самары я. От красных бежал.

Громов усмехнулся.