Повесть о первых героях

Утром тринадцатого мы вылетели втроем, крыло в крыло: Молоков, Каманин и я. Чтобы не плутать, Каманин захватил своего летчика-наблюдателя Шелыганова. Опытный штурман, он учел снос и привел самолеты точно к ледяному лагерю. Уже через тридцать пять минут полета мы заметили дым и еще через несколько минут увидели заместителя Шмидта Боброва, капитана Воронина и радиста Кренкеля.

Не успели еще самолеты сесть, а Кренкель, оказывается, уже передавал последнюю радиограмму:

«Прилетели три самолета, сели благополучно, снимаем радио, сейчас покидаем лагерь Шмидта».

Все немногочисленное теперь население лагеря собралось на аэродроме. Последним подошел Воронин. Его спросили:

— Что задержались, товарищ капитан?

— Не люблю беспорядка, — ответил Воронин. — Ведь как только мы улетим, сюда придут хозяева Арктики — медведи. Вот я и забивал вход в палатку, чтобы они здесь не очень распоряжались. Забить-то забил, да на радостях, впопыхах, оставил шапку. Пришлось снова открывать да забивать.

Начали рассаживаться: тут уж каждый запомнил своих пассажиров.

Каманин посадил боцмана Загорского и в парашютные ящики восемь собак, Молоков — капитана Воронина и коменданта ледяного аэродрома Погосова, а я — радистов Кренкеля, Иванова и Боброва. Взлетели, сделали три прощальных круга. Кружа над лагерем, я искоса посматривал на пассажиров. Грустные у них были лица, а Кренкель все что-то морщился. Через сорок минут все три самолета приземлились в Ванкареме.

Сколько было радости, — передать трудно…

А я спрашиваю Кренкеля:

— Ты что морщился, когда летели?

— Будешь тут морщиться, — отвечает Эрнест Теодорович, — когда тебе такого дядю, как Бобров, на ноги посадят.

Начали нас качать… Отпустили — я опять к Кренкелю:

— Пощупай, это — земля, — говорю. — Теперь тебя не будет носить ни на юг, ни на север.

Кренкель нагнулся, хотел пощупать:

— Матушка ты моя!

А ему кто-то и скажи:

— Это еще море, земля — в ста метрах!

— Опять море! — закричал Кренкель. — Скорей на землю!

В общем, много было смеха. Наступила нервная разрядка.

Тут же в Москву была отправлена телеграмма о том, что задание по спасению челюскинцев выполнено. Лагеря Шмидта больше не существует.

14 апреля была получена правительственная молния. В ней сообщалось, что в нашей стране «устанавливается высшая степень отличия, связанного с проявлением геройского подвига, — звание Героя Советского Союза», и что правительство входит с ходатайством в ЦИК о присвоении этого звания семи летчикам, принимавшим участие в спасении челюскинцев.

Указ о присвоении звания Героя Советского Союза был опубликован 20 апреля 1934 года. Первыми Героями стали: А. Ляпидевский, С. Леваневский, В. Молоков, Н. Каманин, М. Слепнев, И. Доронин и автор этих строк. Все челюскинцы были награждены орденом Красной Звезды. Механики наших самолетов, в том числе два американца, были удостоены ордена Ленина.

Нас обнимали, целовали, поздравляли. Мы стояли молча, не находя слов, чтобы выразить охватившую нас радость.

Первое мая мы встречали в Уэлене. Стоя на крыле самолета, первые Герои принимали парад. Мела пурга, люди проходили по колено в снегу.

Потом — возвращение в Москву. Первая торжественная встреча была приготовлена нам в Петропавловске-на-Камчатке. Город, двести с лишним лет назад провожавший первую русскую арктическую экспедицию Витуса Беринга, встречал праздничным салютом советских людей, победивших Арктику.

Незабываемой была и встреча во Владивостоке. Все население вышло на причалы порта. Гремели десятки оркестров, все было расцвечено праздничными стягами и транспарантами. Появившиеся над пароходом «Смоленск» самолеты точно и щедро «бомбардировали» палубу цветами. Это товарищи Каманина по Дальневосточной армии приветствовали своего однополчанина и и его друзей дождем из душистых ландышей. Так началась «дорога цветов», как назвали наш путь в столицу Родины.

Специальный поезд с челюскинцами и летчиками, увитый цветами, звенящий песнями, мчался через всю страну с востока на запад. Собственно, «мчался» применительно к этому составу можно сказать лишь условно. Скорый по своему названию, он на самом деле шел очень медленно. Ведь на каждой из ста шестидесяти остановок, которые делали тогда поезда от Владивостока до Москвы, у нашего экспресса моментально возникали митинги. В любое время дня и ночи нас встречали музыкой, цветами и подарками. Лучшие машинисты добивались чести вести наш паровоз.

Для встреч и приема подарков нам пришлось установить специальный распорядок: вахту несли по два челюскинца и одному летчику — Герою Советского Союза. Челюскинцам-то хорошо, их было сто человек, а нас, летчиков, всего семь. И вахты наши чередовались очень часто.

Самой замечательной была встреча в Москве. На перроне Белорусского вокзала нас приветствовал почетный караул. Затем триумфальная поездка в колонне открытых автомашин по празднично украшенной улице Горького. С балконов и крыш автомобили буквально забрасывали цветами.