Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи. Записки из беседки над прудом (сборник)

Митиёри поневоле стал проводить все ночи в доме покойного тестя, так сильно он стосковался в разлуке с Отикубо.

Быстро летело время. Скоро настал последний, сорок девятый день. Митиёри пожелал, чтобы усопшего помянули в этот день особенно торжественно. Все родные и близкие дайнагона приняли участие в этом печальном торжестве, каждый соответственно своему рангу. Великолепная была церемония!

Когда заупокойные службы пришли к концу, Митиёри сказал своей жене:

– Ну, теперь едем домой. Смотри, заживешься здесь, опять тебя запрут в кладовой.

– Ах, как ты можешь так шутить! Никогда, никогда не говори таких слов. Если матушка тебя услышит, она подумает, что мы не забыли прошлого, и начнет, пожалуй, сторониться нас. А я хочу теснее сдружиться с ней, ведь она теперь заняла в семье место покойного отца.

– Ну, это само собой. К сестрицам своим ты тоже должна относиться с особенной теплотой, по-родственному.

Услышав, что Митиёри с женой возвращаются к себе домой, Кагэдзуми, во исполнение воли умершего, принес дарственные бумаги на разные поместья и отдал их Митиёри, а в придачу к ним несколько поясов, усыпанных драгоценными камнями.

– Право, сущая безделица, но не судите строго – это последний дар покойного отца.

Митиёри стал рассматривать подарки. Три драгоценных пояса, – один из них, самый лучший, он сам когда-то преподнес своему тестю. Бумаги на землю, план дома…

Видно, это была самая лучшая часть наследства.

– Хорошие поместья были у твоего отца, – сказал он Отикубо. – Но почему же он не оставил свой дворец в наследство жене или дочерям? Разве был у него другой?

– О нет, другого не было. Вся семья жила здесь долгие годы. Откажись от этого дома, прошу тебя, отдай его матушке.

– Хорошо, согласен. Тебе он не нужен, ведь ты живешь у меня. А если ты примешь этот дар, все твои родные еще, пожалуй, возненавидят тебя смертельной ненавистью.

Посоветовавшись с женой, Митиёри позвал Кагэдзуми и сказал ему, смеясь:

– Вы, наверно, посвящены во все подробности дела. С какой стати ваш покойный отец завещал нам так много? Может быть, вы уступаете нам большую часть наследства просто из желания угодить влиятельной семье?

– Нет, что вы! Мой отец в предчувствии близкой смерти сам распорядился своим наследством. Я только выполняю его волю.

– Право, он утруждал себя понапрасну. Как я могу отнять у вас ваш родной дом? Я отказываюсь от него. Пусть им владеет ваша матушка. Эти два пояса оставьте для себя и Сабуро. Я возьму только бумагу на землю в провинции Мино и вот этот пояс. Отказаться от всего – значило бы неуважительно отнестись к добрым чувствам покойного отца.

– Как-то неловко выходит… Ведь если бы даже батюшка сам не назначил вам этой доли, она все равно полагалась бы вам по праву при разделе наследства. А тем более, если такова воля покойного… Не следует ей противиться. Ведь все прочие дети тоже получат свое, каждый понемногу, – отнекивался Кагэдзуми.

– Не говорите пустого. Если бы я потребовал с вас лишнего, вот тогда стоило бы спорить со мной. Жена моя, можно считать, получила завещанный ей дар, ведь отец выразил свою любовь к ней, а это самое драгоценное. Пока я жив, у моей жены ни в чем не будет недостатка. А умру я, будет кому о ней заботиться, у нас ведь трое детей. Но, как я слышал, сестры ваши Саннокими и Синокими остались одни на свете. Я готов взять заботы о них на себя. Отдайте им нашу долю наследства. А что до старших сестер, я позабочусь о хороших местах для их мужей.

Кагэдзуми почтительно выразил свою радость.

– Пойду сообщу ваше решение моим родным, – поднялся он с места.

– Если они захотят возвратить мне эти вещи, то, пожалуйста, не приносите их обратно. Повторять одно и то же – какая скука… – сказал Митиёри.

– Но, может быть, этот пояс мог бы носить кто-нибудь в вашей семье. У вас есть братья. Пожалуйста, отдайте его кому-нибудь из них.

– Если мне самому понадобится в будущем этот пояс, я попрошу его у вас. А при чем тут посторонние люди… – И он заставил Кагэдзуми взять пояс обратно.

Тот поспешил сообщить волю Митиёри своей матушке и сестрам.

Китаноката сделала вид, что очень довольна.

– Вот хорошо! Мне было бы жалко терять этот дом. – Но на самом деле ей была невыносима мысль, что Отикубо дарит ей из милости ее же собственный дом. – Это Отикубо нарочно все подстроила, проклятая! – вдруг сорвалось у нее с языка.

Кагэдзуми вышел из себя:

– Вы в своем уме, матушка? Вспомните, сколько зла вы причинили ей в прошлом! Как вы можете говорить такие слова? Или вы задумали всех нас погубить? Сколько горечи должно было накопиться в сердце у бедняжки, когда вы так жестоко ее преследовали! И чем же она отплатила вам? Только добром. А вы не чувствуете к ней ни малейшей благодарности, мало того, еще клянете ее во всеуслышание. Можно ли вести себя так безумно? Только и слышно: «Отикубо», «Отикубо»… Эта мерзкая кличка просто с языка у вас не сходит… Что, если сестрица узнает об этом?