Старые добрые византийские традиции были достаточно живы в НКР, чтобы за начавшейся дискуссией увидеть невысказанные желания и чаяния высшего руководства страны. Ну, так значит их надо высказать самым преданным гражданам, а руководство позднее это оценит по достоинству. И высказывали. И так активно, что Верховный гетман даже испугался, что эти ретивые идиоты сорвут ему не только невысказанные, но лелеемые где-то глубоко тайные желания, но даже и начавшийся диалог с Омском. Пришлось приструнить. Получилось, правда, еще хуже, потому что "государственники" обиделись и развернули пропаганду против союза с Сибирью, преподнося его чуть ли не как измену родине.
Всерьез эту болтовню мало кто воспринимал. Для широкой публики было очевидно, что основные промышленные группы, включая и владельцев крупных аграрных производств, выступают за создание "Русского торгового союза" – сначала на базе НКР и УралСиба, а там – кто знает… И здесь уже вступали в игру экономические аргументы. Сохранение производств, рабочих мест, доступа на рынки – все это были вещи понятные, причем не как-то абстрактно, а через карман каждого.
С этой стороны на власть тоже шло давление, но направлено оно было на скорейшее создание Союза и постепенное внедрение в НКР более либеральных условий ведения предпринимательства по аналогии с УралСибом. И здесь власти тоже надо было думать и думать.
А пока действительно были начаты переговоры, попеременно в Киеве и Омске заседали министерские группы, эксперты. Активно подключились к работе союзы промышленников. Тема экономической интеграции стала крайне популярной среди политологов и различных экспертов, в научных кругах она стала уверенно доминировать среди тем диссертационных работ.
Было бы наивно полагать, что все это пройдет незамеченным для Балтийской конфедерации. Канцлеру пришлось глубоко задуматься. "Новая Ганза" – штука хорошая, чистая Европа, одним словом, но вот какая роль уготована там его стране? По любому получалось, что решать будут другие. Большинство жителей конфедерации это вполне устраивало, и они были готовы удовлетвориться такими проявлениями суверенитета как свой флаг и формально независимое правительство, но предки Канцлера служили Державе, причем не на малых должностях. В своей официальной резиденции их портретов он не держал, но со стен его личного особняка смотрели люди в мундирах тайных советников и армейских генералов Российской Империи.
Наблюдая за играми Киева и Омска – а информацию он оттуда имел полную и самую свежую – Канцлер невольно задумывался о треугольнике как намного более устойчивой конструкции. Суммарный потенциал "тройки" был таков, что от мыслей о возможных перспективах просто зашкаливало. И, главное, трезво оценивая свои возможности, Канцлер не видел себе достойных конкурентов среди лидеров постимперских стран. И Верховный гетман, и премьер УралСиба что говорится сидели в своих креслах, но задать вектор развития и повести за собой страну – это было уже не про них.
И Канцлер сделал свой ход. Вся эта мишура со спецслужбами, архиереями и экспертами-политологами ему не нравилась. Он всю жизнь исходил из того, что каждый должен заниматься своим делом: спецслужбы – ловить шпионов или шпионить сами, архиереи – служить в храмах, если это кому-то нужно, а ученый люд – подводить убедительную базу под принятые хозяевами жизни решения. Так что его зондаж шел по линии союзов промышленников.
Этим ребятам не понадобилось уезжать на Соловки. Интенсивные консультации между Питером, Киевом и Омском продолжались всего лишь несколько недель. Общий вывод был единодушен: дело стоящее, выгодное! И речь шла не только о том, чтобы защитить свои интересы в условиях германской экспансии. Формальное сложение экономических потенциалов позволяло выйти на новый виток промышленного роста. Вопрос о лидере нового союза обсуждался в самом узком кругу. Достоинства кандидатуры Канцлера признавали все, но они же и пугали – уж слишком силен был мужик, как бы под себя ломать всех не стал со временем. Так что в этом отношении окончательного решения пока принято не было.
Но, как известно, жизнь не стоит на месте. И вот, пока в самых закрытых кабинетах государственной и промышленно-финансовой власти обсуждались все эти интересные проекты, у Верховного гетмана образовалась совсем иная головная боль.