Повесть о Сергее Непейцыне

С этого дня Непейцын стал часто бывать в адмиральском доме. Его привлекали приветливость хозяев и разговоры, звучавшие за обеденным столом, в гостиной, кабинете. В них не было ничего общего с говорившимся у Леонтовичей. О служебных делах толковали много, но никогда о личной выгоде от них; о хозяйничанье в завоеванном крае — часто, но никогда о возможности нажиться. Он наградах и производствах не вспоминали вовсе. Но если Николай Семенович рассказывал о благодатном климате Португалии, о старинных городах и голубых заливах Италии, о бескрайних прериях Северной Америки, молодежь смотрела ему в рот. Однако адмирал умел и слушать, умел вызвать собеседника на выражение своих мыслей. Говорили о чем угодно — о сельском хозяйстве и о войне, о финансах, религии я воспитании детей.

Мордвинов, которому недавно исполнилось тридцать пять лет, был неутомим. Он занимался делами с шести часов утра до позднего, по английскому обычаю обеда и нередки сверх того вечером диктовал адъютантам ответы на служебные бумаги. Скоро Непейцын узнал, что адмирал весьма сведущ в кораблестроении и практической службе, в боях на лимане проявил храбрость, а здесь, в Адмиралтействе, входит в хозяйственные дела, поверяет и пересчитывает все документы, связанные с расходом средств.

Тем удивительнее показалось Сергею, когда Левшин сказал, что у Николая Семеновича постоянные неприятности по службе. Есть в главной квартире люди, которые разнообразие вопросов, затронутых в его докладах, представляют Потемкину самонадеянностью, его независимость — гордостью. И не раз он получал от светлейшего такие резкие ответы, что думал подать в отставку.

— А нельзя ли им объясниться? — спросил Сергей. — Поехать и представить все лично светлейшему — так, мол, и так…

— Представьте, и я то же самое однажды осмелился посоветовать, но Николай Семенович ответил: «Во-первых, чего взрослому вельможе объяснять, что он и так может понять, ежели захочет?» Тут, по-моему, самолюбие заговорило. Но второе резонней: «Только я обратно уеду, — он сказал, — те же люди снова нашептывать начнут…»

— Но жалко в отставку выходить такому человеку… Хорошо еще, что состояние имеет и может без службы прожить, — сказал Сергей.

— Состояние его невелико, и каждый вечер расход до копеечки, с теткой Генриеттой сошедшись, в особую книгу записывают. Но главное, как без службы жить, когда в ней жизнь его? — возразил с жаром Саша. — По примеру его и я перед сном себя спрашиваю: «Что за день сделал полезное, за что мундир носишь и жалованье тебе идет?..» Не говоря уж, что ежели он в отставку подаст, то мне плохо: привык при таком начальнике глупостей не слышать и не делать. Тогда в строй, на корабль, пойду. На лимане прошлый год в бою быть пришлось, и Николай Семенович говорил, что не хуже других себя оказал…

Херсонская осень. Необыкновенный путешественник

— Настрого прикажите своим людям обмывать кипяченой водой все произрастания, — сказал Василий Прокофьич, идучи вечером с Сергеем от Мордвиновых, — А лучше бы воздерживались от сырого, ели только вареное.

— Что ж такое?

— А то, что каждый октябрь здесь от поносов немало народу мрет. В сем же году особенно щедро нагнали солдат слабосильных из действующих войск, и средь них есть уже летальные случаи. Навалятся на дешевую зелень с голодухи, а ночи холодные, вот и простудил брюхо, а запасу сил нету. Словом, боюсь, в город бы не перекинулось. Но Филя с Фомой вам преданны, вас послушают.

— Где же помещены из армии присланные? — спросил Непейцын. — Вдруг Бугского корпуса окажутся? Я узнал бы про товарищей.

— Размещаются в мазанках, о которых я столько раз говорил, в Пехотном форштадте. Одни мрут, а других на их место гонят. Сходите, может, и перехватите, кого турки не добили, а тут понос изведет.

— Откуда их шлют?

— Больше из-под Бендер. Там, сказывают, который месяц без дела толкутся. И штурмовать светлейший не решается, и напужать турок не может, чтоб сдались. Точь-в-точь как вы рассказывали…

Филя ответил Сергею:

— Хорошо-с, сударь, только я до зелени не охотник, а Фоме извольте строго приказать. Он меня не послушает, а яблок хрупает в аккурат, сколько кони овса выедают.

Фома выслушал барина, глядя на свои сапоги, и молвил раздумчиво:

— А лошадя как же траву немыту едят, а здоровы бывают?

— Тебе дело говорят, и ты ерунду не придумывай, а слушайся! — сказал Сергей, едва сдерживаясь, чтоб не рассмеяться.

Через час он увидел в окно своего кучера, стоявшего в дверях конюшни. Привалясь к косяку, Фома вынул из кармана яблоко, осмотрел со всех сторон, потер о штаны и откусил половину.