Мне ужасно жалко стало мальчика. Он так старался, учил трудную басню. А над ним смеялись. И на тётю я рассердилась, что такую трудную басню для него выбрала. Многое и мне было непонятно в этой басне.
Вечером, когда уже пришли в детскую, рассказала я Мяке и Мише всё. Когда дошла до того места в басне, где голубок «раздевался», Мяка тоже рассмеялся: «Какая чепуха получилась: «голубь раздевался»! Ха-ха-ха! Да тут, наверно, в басне – «издевался»». – «А что такое «издевался»?» – спросила я. «Это значит, – объяснил Мяка, – «смеялся». Смеяться можно, когда весело, даже когда, например, Полишинель или клоун смешно упадут, споткнутся, но не больно ушибутся. Но когда у другого человека или животного горе, несчастье, разве можно смеяться? Это называется «издеваться». А у чижа было несчастье – попал в западню – ловушку. Какой же тут смех? За это издевательство судьба голубка и наказала: он сам потом попал в западню – ловушку, так сказано в басне». Как хорошо нам объяснил Мяка всю басню!
«А я думала, что «западня» – это имя злодейки», – призналась я со смехом над своей глупостью. И все весело засмеялись. А Мишка, подумав, сказал: «А мальчик ошибся, для него это несчастье, и что взрослые рассмеялись – это то же, что издевались. Нехорошо». И все замолчали и стали думать.
«Ты прав, – заявил Мяка. – Тут надо было удержаться, чтобы его не обидеть. Или посмеяться незаметно от него, если уж удержаться невозможно. Хорошо, что мальчик не знает, что я рассмеялся, он и на меня бы обиделся. Но ведь, наверно, не все смеялись?» – спросил он меня. «Да-да, не все, – ответила я. – Бабушка даже на всех, кто смеялся, замахала руками, а потом подозвала мальчика и ласково его утешала, и похвалила, главное, за то, что он выучил такую трудную басню. И еще его папа не смеялся и дядя Петя не смеялся, а быстро сказал, что летом приедут тушить игрушечный пожар к ним на дачу. Мальчик сразу успокоился и убежал…»
«А маленькая девочка Катя ничего не подарила бабушке?» – спросила одна из здешних кукол. «Как же, подарила – карточку; я плохо рассмотрела, но видела, что на ней были иголкой сделаны дырочки, и по ним вышит красными нитками рисунок зайчика. Это тоже, наверно, та же тётя ее научила. И бабушка всем показывала, как ловко маленькая это сделала». Вот какие подарки дети к празднику бабушке приготовили. Молодцы!
Вдруг в гостиной, что рядом с детской, разговоры и весёлый смех прервались. Мы решили, что все в столовую пошли чай пить, а оказалось, что не так. Через несколько минут раздались звуки рояля. И слышим, что не танцы или там песенки бабушки, а грустные какие-то тихие звуки, а потом кто-то красиво-красиво запел длинную песню, и так этот голос вместе со звуками рояля прекрасно сливался, что мы все забыли разговоры и слушали-слушали, и не хотелось, чтобы это кончилось. «Кто же это поет?» – думал каждый. А когда песня кончилась и немного длящиеся ещё звуки рояля затихли, слышим, все стали хлопать и голоса «браво!» раздались с просьбой, видно, чтобы ещё что-то спели. «Как хорошо! – сказал Мяка. – Аплодируют, значит всем понравилось. Наверно, ещё споют, интересно, кто же так хорошо научился петь?»
В это время в другую дверь из коридора в детскую вошла няня и с ней маленькая девочка, бедно, но чисто одетая, и за руку нянину держится и робко входит. Обе тихонько к двери в гостиную подошли, и няня девочке: «Вот, гляди в щёлочку и слушай, как наша хозяйка поёт». Это она про тётю Наташу! Так это тётя Наташа так хорошо поёт! Постояли у двери няня с девочкой, послушали и пошли тихонько. Но уходя, девочка глянула на меня и остолбенела: «Тётя, гляди, какая красивая куколка, видно новая да нарядная. Откуда же такая?» – «Из сундучка вынули. Она ещё у хозяйки была, когда ей четыре годика минуло. Давно, тебя ещё и на свете не было. Французская она. Пошли, потом как-нибудь поближе посмотришь, а теперь домой с мамой надо ехать. Пошли, пошли!» И увела няня девочку, а та всё оглядывалась на меня. «Это племянница нянина, Глаша. Из деревни приехала тётю навестить», – объяснила здешняя куколка.
Катя набедокурила
Началась наша кукольная жизнь с новой мамой-девочкой Катей. Она выдумщицей была на разные игры: то нас переодевать вздумает, то купать начнет, – не по-настоящему водой, а так, будто водой, сухой губочкой вытирает. И за всех кукол сама говорит, все капризы наши изображает, будто кто-то нашалил, непослушного накажет, потом простит. Словом, всё с нами делает, что с детьми на самом деле происходит. И нам весело, мы будто в театре что-то изображаем.