Повесть о спортивном журналисте

Катили пестрые тележки продавцы сувениров, развертывали перед народом свой глянцевый товар торговцы открытками, молодые парни в желтых комбинезонах с надписью «овомалтин», подобно огнеметчикам, пускали из укрепленных за спиной баков огненную дымящуюся жидкость в подставляемые бумажные стаканчики. И на мгновение в воздухе возникал веселый аромат шоколада. Почти незаметно было, как весь этот торопливый, бурлящий, яркий зрительский поток просеивался, на мгновение задерживался, направлялся в нужные, соответствующие билетам и пропускам, русла контролерами в ярких комбинезонах и солдатами в серых тужурках и каскетках с наушниками. Иногда их зоркий, настороженный взгляд выхватывал кого-то, они, словно катер бурную воду, вспарывали толпу и, окружив подозрительного, ловко и быстро ощупывали сумку, мешок, футляр фотоаппарата.

Никто не удивлялся. Память о Мюнхене незримо и неслышно висела над Играми, и все эти меры предосторожности принимались людьми как должное.

Хотя, если уж чего не должно быть на Играх, так именно этого. Да что поделаешь...

Ну вот и Зеефельде.

Веселый оазис деревянных домиков под красными крышами в этом белом мире — отели, пансионы, магазины, рестораны, лавчонки, бары, конторы туристских агентств.

В глазах рябило от пестроты витрин, заполненных флагами, олимпийскими эмблемами, сплетенными кольцами. Чего только не было на этих витринах! Лыжи! Прежде всего, конечно, лыжи — желто-голубые «Кнейзел», черные «Адидас», белые «Росиньоль», «Ярвииен», «Фишер»... Десятки, сотни лыж, украшенных изображением или перечислением медалей, завоеванных с их помощью на предыдущих играх и чемпионатах. Казалось, не гонщики, а фирмы стали чемпионами, не люди, а лыжи совершали спортивные подвиги, в жестокой борьбе первыми приходили к финишу.

Впрочем, так оно частенько и бывало: имена победителей, уж не говоря о пришедших вторыми, третьими, пятыми, забывались, имена «Адидас» или «Кнейзел» — никогда!

Лыжи, лыжи, гоночные, горные, трамплинные, полетные, палки, ботинки, крепления, костюмы, перчатки, шапочки... Казалось, весь Зеефельде превратился в гигантскую ярмарку, выставку зимнего спортивного снаряжения. И забавно было видеть на витринах специально помещенные для контраста лыжи, палки, санки прошлого или начала нынешнего века, непомерно большие, тяжелые, изъеденные червями, без эмблем.

Флаги, олимпийские кольца украшали все фасады, входы, балконы. Огромные, неуклюжие белые в черных шляпах снеговики бродили по улицам на радость детям и фотолюбителям.

Любители марок осаждали почтовые киоски, любители значков образовывали в людских потоках свои бурные водовороты, любители поспорить — свои.

...Разминая ноги, журналисты вылезли из автобуса и направились в «Медитеранеен клуб», фешенебельный развлекательно-ресторанный комплекс, превращенный на время Игр в пресс-центр. На этот раз они приехали втроем: Луговой, Коротков из молодежной газеты и Твирбутас из литовской спортивной.

Коротков и Твирбутас жили в одном номере, очень дружили, но во всем были противоположны. Коротков выглядел мальчишкой. Маленький, взъерошенный, восторженный (он впервые оказался на крупнейших международных соревнованиях, да еще за рубежом), суетливый, он, вернувшись в отель, немедленно садился писать свой репортаж. Писал очень быстро, размахивая руками, вслух перечитывал особенно удачные, по его мнению, места. Ронял бутерброд, который ел не отрываясь от работы, рассеянно поднимал его с пола и вновь запихивал в рот.

Ночью долго ждал вызова. В отеле, маленьком и скромном, была лишь одна телефонная кабина, куда из холла громко, на все три этажа, приглашал вызываемого ночной портье. Портье задарили таким количеством водки, что он в течение всех Игр ходил качаясь, плакал от умиления при каждом выигрыше советских спортсменов и почти научился говорить по-русски, хотя и не совсем салонным языком.

Короткое в ожидании вызова засыпал в кресле, его будил звонок. Теряя и путая листки, он' мчался в кабину и там, усиленно жестикулируя, истошным голосом вопил в трубку свой репортаж, хотя слышимость была отличная.

Тем временем ночной портье просыпался, выходил на лестничную площадку и на весь дом начинал звать: «Гер Коррротков!» — пока не обнаруживал, что тот давно в кабине.

Репортажи Короткова нравились читателям. Они были свежими, необычными. Не изобиловали цифрами, зато с их страниц вставали люди, накал борьбы, дыхание больших стартов.

Иным был Твирбутас. Большой, толстый, румяный, всегда спокойный и неторопливый, он никогда не суетился и все успевал.

Вернувшись с соревнований, он плотно ужинал домашними колбасами, копчениями, консервами, которых привез целый чемодан, и укладывался спать. Храп его сотрясал весь отель.