Повесть о старых женщинах

— Ну, скажу я вам! Я приехала, чтобы спросить тебя! — воскликнула миссис Мэддек.

— Где Софья? — спросила миссис Бейнс.

— Разве она не приехала, сестра? — миссис Мэддек рухнула на софу.

— Приехала? — повторила миссис Бейнс. — Конечно, нет! О чем ты говоришь, сестра?

— Вчера, как только она получила письмо от Констанции, что ты больна, лежишь в постели и ей хорошо бы приехать и помочь в лавке, она отправилась сюда. Я наняла для нее кабриолет у Братта.

Миссис Бейнс, в свою очередь, рухнула на софу.

— Я не болела, — сказала она, — а Констанция не писала ей уже целую неделю. Только вчера я говорила ей…

— Сестра, этого быть не может! Софья получала от Констанции письма каждое утро. Во всяком случае, она говорила, что они от Констанции. Я сказала ей еще вчера, чтобы она непременно написала мне, как ты себя чувствуешь, и она клятвенно пообещала исполнить это. Именно потому, что я ничего не получила с утренней почтой, я и решила приехать и узнать, не произошло ли чего-нибудь серьезного.

— Произошло! — тихо сказала миссис Бейнс.

— Что…

— Софья сбежала. Ясно как день! — произнесла миссис Бейнс с ледяным спокойствием.

— Нет! Никогда не поверю. Я заботилась о Софье денно и нощно, как о собственной дочери, и…

— Если она не сбежала, то где же она?

Миссис Мэддек трагическим жестом отворила дверь.

— Блейден, — громко позвала она кучера, стоявшего на тротуаре.

— Да, мэм.

— Не правда ли, вчера мисс Софью вез Пембер?

— Да, мэм.

Она замялась. Неловкий вопрос мог пробудить интерес к чужим личным делам у представителя того класса, в котором подобный интерес ни в коем случае пробуждать не следует.

— Сюда он не доехал?

— Нет, мэм. Вчера, когда он вернулся, он как раз сказал, что мисс Софья велели высадить ее у станции Найп.

— Так я и полагала! — отважно сказала миссис Мэддек.

— Да, мэм.

— Сестра! — тщательно затворив дверь, простонала она.

Они прильнули друг к другу.

Весь ужас случившегося овладел ими не сразу, ибо сила веры, сила образного восприятия величайшего события, приносит ли оно огромное горе или огромную радость, до нелепости ограничена. Но с каждой минутой ужас приобретал все более отчетливый, сокрушительный и трагически всевластный характер. Многого они не могли поведать друг другу из-за гордости, стыда, несовершенства изреченной мысли. Не могли они и произнести имени Джеральда Скейлза. Тетушка Гарриет не была способна унизиться до того, чтобы защищаться от возможного обвинения в невнимательности, а миссис Бейнс не могла унизиться до того, чтобы убеждать сестру, что она, миссис Бейнс, не способна прибегнуть к подобному обвинению. Ни словом не могли они даже обмолвиться относительно преступного безрассудства Софьи, это была запретная тема. Так, с грехом пополам, и продолжался диалог — нескладно, непоследовательно, тщетно.

Софья бежала. Она бежала с Джеральдом Скейлзом. Это прелестное дитя, это непредсказуемое, неукротимое, несносное создание проявило крайнее безрассудство, не пытаясь оправдаться или извиниться, да еще прибегнув к столь тщательно подготовленному обману! Да, не пытаясь извиниться! Никто не обращался с ней сурово, она располагала свободой, которая поразила бы и потрясла ее бабушек; ее баловали, ей потакали, ее портили. В ответ на это она навлекла на семью позор, совершив деяние столь же необратимое, сколь несказанно жестокое. Если среди прочих желаний у нее было желание попрать достоинство этих величественных женщин — ее матери и тетушки Гарриет, она была бы довольна, увидев их на софе униженными, опозоренными, смертельно раненными! О, чудовищная, азиатская жестокость юности!

Что же оставалось делать? Рассказать все милой Констанции? Нет, для младшего поколения еще не наступило время узнать об этом. Все было еще слишком свежо и болезненно, чтобы посвящать в это младшее поколение. Кроме того, какими бы умелыми, гордыми и опытными они ни были, им хотелось услышать голос мужчины, его твердое, хладнокровное мнение. Самым подходящим лицом был мистер Кричлоу. За ним послали Мэгги, передав просьбу пройти к ним через боковую дверь. Он появился полный надежд, с удовольствием предвкушая несчастья, и его не постигло разочарование. Час, который он провел с сестрами, оказался для него счастливейшим часом за многие годы. Он сразу предложил им выбор — либо сообщить обо всем полиции, либо пойти на риск и ждать. Они уклонялись от ответа, но он с неистовой жестокостью требовал от них немедленного решения… Сообщить в полицию они не могут! Ну никак не могут… Тогда им придется столкнуться с другой опасностью… Он нисколько не щадил их. Во время пыток, которым он их подвергал, прибыла телеграмма, отправленная с Чаринг-Кросс^{35}: «Я здорова. Софья». Стало, во всяком случае, ясно, что девочка не бессердечна и даже не беззаботна.