Повесть о старых женщинах

Однажды вечером, через несколько недель после посвящения в тайны нового культа, его встревожило озабоченное лицо Констанции. Вообще-то всякий мужчина, женатый уже целых шесть лет и не ставший отцом, не очень тревожится при виде такого выражения лица, какое было тогда у Констанции. Три-четыре года тому назад он часто по нескольку дней находился в состоянии напряжения. Но уже давно он стал невосприимчив к волнениям такого рода. Теперь он опять растревожился, на этот раз испытывая тревогу мужчины, которого она не застает врасплох. Прошло семь бесконечных дней, и Сэмюел с Констанцией посмотрели друг на друга, как провинившиеся люди, чью тайну не спрячешь. Миновало еще три дня и еще три. Тогда Сэмюел Пови твердо, по-мужски, не таясь, произнес:

— Никаких сомнений быть не может!

И они взглянули друг на друга, как заговорщики, которые подожгли запальный шнур и не могут спастись бегством. Их глаза, в коих восхитительно и пленительно сочетались простодушная застенчивость и несмелая радость, казалось, говорили: «Итак, свершилось!»

Вот и приближается невообразимое, непостижимое будущее!

Сэмюел никогда правильно не представлял себе, как будет возвещено это событие. Он, в простоте душевной, предполагал, что в один прекрасный день Констанция, зардевшись, коснется губами его уха и шепнет… ну, что-то достоверное. Ничего похожего не произошло. Но все на свете столь решительно, столь непоправимо лишено чувствительности.

— Я думаю, в воскресенье нам нужно съездить к маме и сказать ей, — предложила Констанция.

Он чуть было не ответил в своей исполненной величия небрежной манере: «По-моему, хватит и письма!» — но спохватился и спросил с заботливой почтительностью:

— Ты полагаешь, что лучше поехать?

Все изменилось. Он приложил все усилия к тому, чтобы должным образом самому подготовиться к неизбежному и помочь в этом Констанции.

В воскресенье погода испортилась, и он поехал в Экс один. Туда его отвез в бричке кузен, а обратно, заявил Сэмюел, он пойдет пешком — ему полезен моцион. По дороге Дэниел, которому он не доверил своей тайны, как обычно болтал, а Сэмюел делал вид, что внимательно слушает его, но в душе отнесся к нему с некоторым презрением, как к человеку, занятому пустяками. Его будущее реальнее, чем будущее Дэниела.

Домой он, как и решил, отправился пешком по холмистой вересковой пустоши, дремлющей в сердце Англии. Он прошел полпути, когда стало темно, и он изрядно устал. Однако Земля, кружась в пустынном пространстве, вытолкнула для него Луну, и он быстро зашагал вперед. Блуждающий по свету ветер из Аравии остудил ему лицо. И наконец, с уступа холма Тофт-энд он увидел внизу, в обширном амфитеатре, мерцающие огни Пяти Городов, расположившихся на своих невысоких холмиках. И один из этих огоньков излучает лампа Констанции — один где-то там вдалеке. Значит, он жив. Он ступил под сень природы, тайны которой пробудили в нем душевный подъем. Куда уж всяким драндулетам и кузенам до этого величия!

— Черт меня побери! Черт меня побери! — повторял он, никогда раньше не бранившийся.

Глава III. Сирил

I

Констанция стояла в нижней гостиной у большого, с частым переплетом окна. Она очень располнела. Хотя всегда она выглядела пышной, фигура у нее была складная, с узкой, подчеркнутой талией. Теперь контуры сгладились, талия исчезла, кринолины, искусно ее подчеркивавшие, вышли из моды. Можно было бы понять человека, который, не поддавшись обаянию ее лица, назвал бы ее толстой и неуклюжей. Лицо ее, серьезное, доброе и полное упования, с ослепительными, свежими щечками и округлой мягкостью линий, возмещало недостатки фигуры. Ей было почти двадцать девять лет.

Стоял конец октября. На Веджвуд-стрит, что рядом с Боултен-Терес, снесли все маленькие коричневые домишки, чтобы освободить место для строительства роскошного крытого рынка, фундамент которого закладывался как раз в это время. Дома уже не заслоняли обширного участка неба на северо-востоке. Огромная темная туча с рваными краями поднялась из глубин и заслонила нежную синеву опускающихся сумерек, а на западе, за спиной Констанции, безмятежно и величаво печальное солнце садилось на затихший, как обычно по четвергам, город. Это был один из тех дней, которые впитывают в себя всю грусть кружащейся Земли и преобразуют ее в красоту.

Сэмюел Пови повернул с Веджвуд-стрит за угол, пересек по косой Кинг-стрит и подошел к парадной двери, которую открыла Констанция. Он выглядел усталым и встревоженным.

— Ну, что? — спросила Констанция, когда он вошел.

— Ей не лучше. Не скрою — ей хуже. Мне бы следовало остаться, но я понимал, что ты будешь волноваться. Поэтому я поспешил на трехчасовой поезд.

— А как справляется миссис Джилкрайст с обязанностями сиделки?

— Очень хорошо, — уверенно сказал Сэмюел. — Очень хорошо!

— Какое счастье! Тебе, вероятно, не удалось поговорить с доктором?

— Удалось.

— Что он сказал?

Сэмюел отмахнулся.

— Ничего определенного. Ты же знаешь, на этой стадии, когда водянка…

Констанция вернулась к окну, ее надежды явно не оправдались.

— Что-то эта туча мне не нравится, — тихо сказала она.