Повесть о суровом друге

— Нет, мой. Я его за сто рублей на базаре купил.

Васька с силой надвинул Илюхе на нос его драный картуз:

— Чужой пулемет у тебя.

Илюха перекрестился:

— Накажи меня бог, мой! Чтоб у меня мать померла…

Васька обнял Илюхину голову левой рукой и, ударяя щелчками по лбу, приговаривал:

— Стой, не шатайся. Ходи, не спотыкайся. Говори, не заикайся. Ври, не завирайся.

— Пусти! — кричал Илюха, вырываясь. Васька дал ему на прощанье еще два щелчка и сказал: — А это чтобы не воровал патроны у красноармейцев, чтобы не изменял своим, продажная тварь!

Мы ушли, оставив посреди улицы хныкающего Илюху.

3

Патроны, выигранные у Илюхи, мы аккуратно ссыпали в ящик из-под цыплят. Набралось чуть побольше половины ящика. Тогда мы придумали собирать патроны до тех пор, пока не будет доверху. Кроме того, мы решили разыскивать разное оружие по сараям. Еще у немцев было наворовано много всякого добра: плоские штыки, длинные палаши, германские винтовки. Все это мы сговорились складывать в укромном уголке и вместе с патронами передать потом комиссару дяде Митяю.

Части Красной Армии стояли почти в каждом дворе. В моем пустом доме разместился штаб. Красноармейцы починили разбитые двери, наносили в хату соломы по самые окна и спали на ней вокруг стола, где у телефона сидел дежурный.

У красноармейцев теперь была новая форма: очень красивые суконные шлемы со звездой и гимнастерки с красными застежками поперек груди.

Во дворе, заросшем лебедой, стояли кони, военные двуколки и даже полевая кухня с закопченной трубой. Пулемет «максим» был укреплен на тачанке задом наперед, и, когда часовой отвлекался, Васька вскакивал на тачанку, прикладывался к пулемету и «осыпал» меня длинной «очередью». Конечно, патронов в пулемете не было, и Васька понарошку трещал языком, а я делал вид, будто он меня скосил пулями.

По вечерам во дворе собирались красноармейцы и начиналось веселье. Пулеметчик Петя играл на гармошке и сам себе подпевал на мотив «Яблочка»:

Пароход идет

Волны кольцами.

Мы на фронт идем

Комсомольцами.

Красноармейцы кормили нас из котелков гречневой кашей или перловым супом. Чечевица тоже была вкусная, только по цвету синяя. Петя подарил мне насовсем алюминиевую ложку с выцарапанной надписью: «Хлебай, не зевай». Я носил ложку на веревочке, как крест на шее, да жаль — хлебать было нечего.

Ваське красноармейцы дали медную кружку, сделанную из трехдюймового снаряда. Один раз мы пили из этой кружки чай с сахарным песком. И хотя песок был пополам с соломой, мы сдували ее. А чай был сладким до невозможности.

Появилась в городе мода — деревянные босоножки. Все щеголяли в них, потому что никакой другой обуви не было. Зато босоножки делали самые разные: на каблуках и без них, с выдолбленным следом для ноги, с узорами, выжженными раскаленным гвоздем, на ремешках, на веревочках, а то и просто две дощечки, привязанные к ступням ног. Ребята на нашей улице задавались босоножками. И тогда красноармейцы выстругали босоножки нам с Васькой, да не простые, а на ременных петлях. В них ходить было легче, и они щелкали на ходу. Идешь и только — клац-клац, как будто чечетку танцуешь. Прохожие оглядывались: завидовали.

Однажды наши красноармейцы поехали на речку поить лошадей.

— Ленька-кавалерист, садись! — кивнул мне молодой парень в кубанке, подхватил на ходу и усадил впереди себя.

Васька ухватился за гриву серой кобылы и сам влез к ней на провислую спину.

Приятно было сидеть на лошади и немного страшно. Лошадь шевелилась, наклоняла голову, и если не уцепишься за штаны красноармейца, мигом съедешь набок.

Васька никогда не ездил на лошадях, а тут скакал как заправский кавалерист, только локти вскидывались, да Полкан мчался за ним и радостно лаял.

На речке, пока лошади, раздувая широкие ноздри, жадно пили воду, мы слушали разговоры красноармейцев.

По их словам, положение на фронте было тяжелое. У деникинцев сильная кавалерия под названием «Дикая дивизия» Шкуро. У них на пиках торчат собачьи черепа, а солдаты никого не щадят, рубят всех подряд: и взрослых и детей.

Англичане прислали Деникину аэропланы и еще танки — железные хаты с узкими щелками вместо окон. А из щелок торчат пулеметы: ни подойти, ни подползти, так и скосят пулеметными очередями.

Страшновато было слушать про эти танки, но Петя сказал, что человек сильнее всякой танки, если бросить человеку под ноги камень, он подпрыгнет, а танка застрянет.

— Будем бросать под колеса бревна, гранаты — остановим! — говорил Петя. — Не помогут Денике ни танки, ни аэропланы.

Не успел Петя сказать это, как появился аэроплан. Я сидел на берегу и глядел, как Васькина серая кобыла пила воду. Вдруг она чмокнула губами, оторвалась от воды и насторожила уши.

— Во-она летит англичанин! — воскликнул Петя, поднимаясь и глядя в небо из-под ладони.

С высоты доносилось какое-то жужжание.

— Летит, летит, смотрите! — закричал Васька, снял картуз и стал махать им над головой.

Как я ни всматривался, ничего не видел. А гул нарастал.

Вдруг около небольшого облачка я заметил железную птицу, похожую на стрекозу. У нее было два крыла и прямой длинный хвост.