Повесть о Верещагине

Верещагин, слушая узбека, дивился древнему остроумию и смотрел с площади на фасад здания, украшенный изображениями львов, преследующих фантастических серо-зеленых ланей… А в эту пору на площади Регистана под навесами чайхан и торговых заведений узбеки собирались кучками и вели разговоры о распыленных по Туркестану русских войсках, о малочисленном гарнизоне, оставшемся в крепости. Поговаривали узбеки и о восстании, если эмир Бухарский перехитрит Кауфмана и с большими силами ворвется в Самарканд. Верещагин примечал возбужденность узбеков, однако, не понимая их языка, не подозревал — о чем они так повсюду шумят. А проводник-узбек уводил его все дальше и дальше от этих шумевших толп народа и показывал одно за другим наиболее интересные здания Самарканда. За долгий летний день Верещагин успел осмотреть все главнейшие архитектурные памятники. Побывал внутри мавзолея Гур-Эмира, где зарисовал резные двери тончайшей ювелирной работы. Двери были сделаны из ценнейших пород дерева и слоновой кости. Здесь же, за открытыми дверями, виднелась, подобно кружеву, ажурная решетка из белого мрамора, а за ней — нефритовое надгробие легендарного Тимура…

Верещагин долго смотрел на эти чудеса искусства, мысленно уносился в далекое прошлое когда-то могучей державы и представил в своем воображении двух до зубов вооруженных богатырей-монголов, охраняющих двери к жилищу своего вождя. Так зарождалась картина, готовая тотчас же, без эскиза, появиться на полотне…

При выходе из мавзолея Верещагин и проводник были окружены толпой узбеков. Многие из них угрожающе кричали, издавая непонятные, сливающиеся в общий гвалт звуки. Некоторые готовы были наброситься на проводника-переводчика, но тот нахмурился, сказал несколько сердитых слов — и узбеки рассыпались в разные стороны. К вечеру, перед солнечным закатом, Верещагину оставалось посмотреть огромную мечеть Биби-ханум, полуразрушенную временем и землетрясениями. Это было одно из самых великолепных зданий. Верещагин стоял перед ним, рассматривая с близкого расстояния отдельные части фасада, фрагменты портала, украшенные майоликовыми орнаментами из голубых и белых цветочных стеблей. Он осмотрел огромную арку, поддерживаемую двумя минаретами, и спросил переводчика — когда и кем построена мечеть Биби-ханум.

— Это священное здание, — сказал узбек, — было заложено великим Тимуром в память захвата его войсками столицы Северной Индии — города Дели. Закончено оно было, когда Тимур ушел в поход на Китай. В книге побед Шераф-эд-Дина сказано об этой мечети, что купол ее был бы единственным, если бы небо не явилось его повторением.

— Да, умели люди строить, умели и метким словом похвалить созданные их руками памятники, — сказал Верещагин и, поблагодарив узбека, подал ему серебряный рубль.

Так шли день за днем. Невзирая на тревожное настроение в городе, Верещагин без опаски, свободно ходил по узким улицам, по раскаленным горячим солнцем площадям, заглядывал в квартальные мечети, заходил в жилые дома узбеков. Даже в простых, незаметных строениях горожан-обывателей он видел живописную отделку стен, потолков, роспись и резьбу работы искусных мастеров. В нишах на полках хороши были красочные, разнообразной чеканки медные блюда, кувшины, пиалы и чайники, а на стенах — художественно вышитые ковры. Верещагин увлекся рисованием этюдов. Дело двигалось быстро и успешно. Но в эти дни ему помешали серьезные события. В Самарканде вспыхнуло восстание. Мятежники рассчитывали на поддержку эмира Бухарского. Рассчитывали и на то, что Кауфман, углубившись со своим войском до границ Афганистана, не сумеет своевременно прийти на помощь малочисленному гарнизону русских, оставленному в Самарканде… За крепостной стеной, в сакле, Верещагин сидел в одной нательной рубахе с расстегнутым воротом и пил чай, подаваемый денщиком-казаком. В это время на улице раздался шум, послышались свист и крики нападающих на крепость бухарцев.