Повесть о Верещагине

— Каковы ваши успехи, мистер Верещагин? Вы мне позволите доложить вице-королю Индии принцу Уэльскому, что ваша будущая картина сегодняшних торжеств будет его собственностью?

— Мистер Гирдельстон, поживем — увидим. Одно могу вам сказать: от намерения написать такую картину я не откажусь, — ответил Верещагин и спросил: — Скажите мне, Гирдельстон, зачем вашему принцу понадобилась такая пышность?

— Добрая Англия, как заботливая мать, не может запретить послушному ребенку забавляться безопасными игрушками. Пусть тешится это великое дитя не во вред себе, а на пользу матери. Не так ли, мистер Верещагин?..

— Хитрая мамаша! — проговорил в ответ посланнику Верещагин, пряча от его глаз в ящик-этюдник сделанный набросок…

А вдали по главной улице Дели медленно продолжала двигаться процессия нарядных слонов, всадников и огромной толпы людей в разноцветных одеждах. Слышался конский топот и звуки смешанной музыки. Не было песен. У поэтов Индии не хватало слов выразить свои чувства, которые в тот торжественный и печальный момент, видимо, не были возвышенными… Что ни день — то новый этюд. В Сикри Василий Васильевич сделал зарисовку беседующих паломников у гробницы Шейх-Сялима. Из чистейшего белого мрамора гробница эта создана людьми великого могола Абкара. Тончайшая резьба и роспись на ней напомнили Верещагину изящное вологодское кружево. Затем им был написан этюд мечети в Агра. Этот удивительный, в мавританском стиле храм построен в 1654 году из белого, немеркнущего мрамора. В числе многих других архитектурных памятников, зарисованных для будущих картин, произвел сильное впечатление на Верещагина монумент Тадж, воздвигнутый шахом Джетаком на могиле одной из самых его любимых жен. С особенной тщательностью, не спеша, Верещагин рисовал Тадж — изумительное творение рук человеческих, и восхищался великолепным мастерством и художественной выдумкой творцов его. Историю Таджа Василий Васильевич узнал от старожилов-индийцев и занес эти сведения в свою записную книжку.

«Скажу, что, по моему мнению, даже в Европе нет ничего, что может превзойти Тадж, — писал тогда Верещагин. — Это место, дышащее торжественным спокойствием, место последнего отдохновения прелестной женщины, которая умерла, родив своего первенца, будущего императора. Построенный из белого мрамора, монумент покрыт сверху донизу орнаментами из лазуревого камня, малахита, сердолика и других драгоценных камней… В течение семнадцати лет над этим монументом работало двадцать тысяч человек, и хотя их труд не стоил ничего, сооружение это поглотило двадцать миллионов долларов. Входная дверь — из массивного серебра, на самой могиле на плите громадный бриллиант… Памятник можно сравнить с прекрасной женщиной, которую вы можете критиковать в ее отсутствие, но когда она перед вами, вы можете только восклицать: очаровательна, очаровательна, очаровательна!..»

Не только памятники древней индийской архитектуры и не только процессии слонов в экзотическом убранстве возбудили любопытство художника. Он всюду интересовался людьми, населяющими эту многомиллионную подневольную страну. Тибетские ламы, факиры, женщина-пятимужница, индийские рабочие чередовались в его многочисленных этюдах-зарисовках. К одному из набросков, изображающих рабочего, Василий Васильевич в своих записях сделал такое пояснение:

«Индийские рабочие — приниженные, жалкие существа, никогда не утоляющие досыта своего голода. Индус замечателен своей способностью ко всякому труду, требующему большого терпения. Он сооружает величайшие и прекраснейшие монументы, в тонкой ювелирной работе является превосходным мастером, во всяком деле — усердным работником, а живут — и он, и его семья — на пять центов в день. Когда наступает тяжелое время голодухи, он только подтягивает свой пояс, сжимая с каждым днем всё более и более свой желудок».

Отправив в Петербург Стасову часть этюдов на хранение, Верещагин собрался в дальнейшее путешествие — в Кашмир и Ладак.