Повесть о Верещагине

В ночную пору за горными перевалами показались зарева пожарищ. В воздухе пахло порохом. Приближалась пора первых боевых схваток… Как только Верещагин узнал о выступлении России в защиту Болгарии, он решил немедленно отправиться добровольцем в армию. В день объявления войны он пригласил Юрия Яковлевича Лемана и вручил ему в запечатанном конверте завещание.

«В случае моей смерти, — гласило наспех написанное завещание, — прошу Ю. Я. Лемана и А. П. Боголюбова выставить и продать мои работы. Из вырученных 100 000 франков передать жене моей Елизавете Кондратьевне 50 000 франков и 50 000 франков отдать моей матери, которую прошу завещать эту сумму в пользу школ, на каковые я отдаю все остальные имеющиеся быть вырученные деньги. Школы эти должны быть не дьячковские, а с реальным образованием по современным педагогическим данным. Писано в полном уме и здравой памяти. В. Верещагин. Прошу моих родных не оспаривать этих моих распоряжений. 25 апреля 1877 г.»

Сдав на хранение Леману кое-какие вещи, упакованные в ящики, и попросив его присмотреть за мастерской и домиком, Верещагин и Елизавета Кондратьевна выехали из Парижа: она — в Мюнхен к родственникам, он без задержки — на Балканы.

Первое письмо из действующей армии Верещагин послал Стасову:

«Владимир Васильевич! Если брат мой побеспокоит Вас, не откажите ему в Вашем содействии для немедленного поступления на службу. Я иду с передовым отрядом в дивизионе казаков генерала Скобелева и надеюсь, что раньше меня никто не встретится с башибузуками.

В. Верещагин.

Адрес: Главная квартира».

Своим отъездом в действующую армию Верещагин не удивил Стасова. Однако Владимир Васильевич был против того, чтобы художник рисковал жизнью:

«Я Вас ругаю на чем свет стоит за присутствие на войне, — писал он Верещагину. — Это вовсе не дело художника, без Вас есть сотни тысяч людей, лезущих на сабли и на пушки, Ваша жизнь дороже. И все-таки не могу отказать Вам в глубочайшей симпатии и удивлении!!! С Вашим братом я уже давно вижусь каждый день в библиотеке… Мы хлопочем о поступлении его в войско, к Вам. Но со здешними чиновниками-идиотами канитель длинная…»

Верещагин после первой персональной выставки в Петербурге был не только широко известен, но и горячо любим, особенно среди студенческой молодежи и в прогрессивных кругах интеллигенции. Поэтому Стасов счел нужным сразу же после получения записки с берегов Дуная известить широкую общественность о патриотическом поступке художника.

В газете «Новое время» появилось его письмо в редакцию: