Повесть о Верещагине

— Вы что, ошалеть изволили?.. Это вам, голубчик, не Туркестан. Здесь, голубчик, турки, да еще с английским оружием! Если вы будете так себя беспардонно вести, вас ненадолго хватит.

Предостережение старика Скобелева подействовало на художника. Некоторое время он, соблюдая осторожность, писал обычные этюды, зарисовывал карандашом типы болгарских дружинников, русских солдат и пленных турок. Его наброски карандашом, иногда с письменным указанием цвета красок, делались на скорую руку, чтобы во время работы над картиной не забыть или до мелочей вспомнить всё как было. Однажды вели с допроса пойманного шпиона. Он оказался австрийским бароном, прокутившим свое состояние и по нужде рискнувшим сослужить службу турецкому султану, а заодно и его английским благодетелям. Нахлобучив на глаза шляпу и засунув руки в пустые карманы пиджака, шпион спускался по узкой лесенке из болгарской хаты, где только что был уличен в шпионаже. Его провожали усатые ротмистры, а на улице ожидал усиленный солдатский конвой. Шпион был уравновешен, спокоен и, казалось, улыбался. Верещагин, сидя на скамейке, напротив хаты, наспех набрасывал эту сцену.

Потом он спросил старика Скобелева:

— Ваше превосходительство, чего ради он так весел, разве не расстреляют?..

— Нет, Василий Васильевич, подлец оказался австрийским подданным, притом бароном. Адъютант его величества распорядился отправить мерзавца в Петербург. Там будут переговоры с посольством, и, вероятно, возвратят это сокровище австрийскому императору Францу-Иосифу…

В другой раз на высоком берегу Дуная Верещагин рисовал двоих казаков. Один из них внимательно всматривался сквозь солнечное марево в противоположный берег, другой — часовой-напарник — спокойно сидел на лугу и уничтожал в своем белье насекомых. Полуденное солнце жарко палило с бирюзовой высоты. Узкий островок разделял Дунай посредине. На другом, вражеском берегу то там, то тут дымились в зелени кустов костры. Движения турок не было заметно, но русские не сомневались, что они находятся на противоположном берегу и, возможно, наблюдают за поведением русских войск. И там, у турок, на прибрежных высотках, торчат жерди, а на них накручены промасленные тряпки, всегда готовые вспыхнуть, как сигналы о наступлении русских на Дунае.

— Ты бы, служивый, между делом рассказал, как сюда попал, на войну, да не скучаешь ли по дому? — обратился Верещагин к казаку.

Тот хитровато посмотрел из-под высокой барашковой папахи, улыбнулся и сказал:

— Попал, как все, ваше высокородие, на своем коне от Дону до Дуная почти галопом. А если о доме тужить, так незачем и служить. Казак наш, брат, человек особенный: ему война что чеботарю сапожное ремесло. Правду я говорю? Только чего с турка взять? Красные штаны да поганая трубка — вот и вся пожива. И тут уж приходится не наживы ради пику да саблю опробовать о басурманскую шею, а ради защиты православных болгар. Они же действительно нам братья родные: вроде не по-нашему говорят, а кажинное слово поймешь, много и кумекать не надо. Власы — волосы, брада — борода, по-нашему — мужик, по-ихнему — селянин. Какая же разница? А турок — тот и говорит не поймешь чего, и вместо бога — Магомет, черт его знает, какой! И на святой собор вместо креста полумесяц приладил! Вот доберутся руки до них, покажем мы им Магомета!..

— Драться они тоже умеют, — заметил Верещагин, не отрываясь от рисунка, с видимым желанием продолжить разговор.

— Еще бы! — согласился казак. — Их и Румянцев, и Суворов, и Кутузов били-били, пора бы уже и научиться… Да храбро они только головы режут мирным болгарам. Ну, те и бегут, и бегут в страхе. Нет, ваше высокородие, сами знаете — против русского солдата и казака им не устоять, никак не устоять! Позвольте вас спросить: вы, говорят люди, давно молодого Скобелева знаете, ну — как он? С виду вроде бы не трусоват… И с нижними чинами обращения держится хорошего. Опять же два Георгиевских креста не каждому дарма даются.

— Лучшего генерала подыскать трудно, — отозвался Верещагин.

— Вот и добро нашему брату! Хороший атаман всему делу голова. А за Дунай скоро, ваше высокородие?

— Не могу знать, служивый.

— Да-а. И широк же он в этих местах! На кобыле не перескочишь. Помеха немалая. Где вплавь, где вброд, а одолеем. Начальству видней. А вы тем и занимаетесь, что картинки нарисуете, потом в книгах пропечатаете? Дозвольте взглянуть…

— Кухаренко! — крикнул в это время наблюдатель с поста. — Не мешай господину-барину дело делать. Становись на мое место. Черед твой, а я пойду исподнее в Дунае пополощу, на солнышке в два счета высохнет…

В альбоме художника в этот день был заготовлен рисунок для будущей картины: «Пикет на Дунае»… В первых числах июня Верещагин встретился с лейтенантом Скрыдловым, командиром небольшого миноносного катера «Шутка». Когда-то, — почти двадцать лет прошло с тех пор, — Верещагин и Скрыдлов учились в Морском корпусе, уходили на фрегате в чужие страны и вдруг — встреча на Дунае!