— Может быть, такие? — стараясь сдержать охватившее меня радостное волнение, спросила я и прочла:
— Постой, постой, а ты откуда их знаешь? Погоди. Как там дальше?..
запинаясь, прочел полковник. — Правильно?
— Правильно.
— Просто удивительно, откуда ты их знаешь! Тебя тогда и на свете не было. Я-то их на всю жизнь запомнил. Понимаешь, я совсем мальчишкой был — и вдруг боевой комиссар, женщина с дореволюционным партийным стажем, читает стихи о том, каким должен быть коммунист. Такое нельзя не запомнить… — Полковник даже помолодел от нахлынувших воспоминаний. — Признавайся, кто тебе их до меня прочитал?
— Моя бабушка. Она и есть та самая Маша…
— Да что ты говоришь! Где она сейчас? Жива?..
— Жива. И характер все такой же — никому спуску не дает. Недавно, когда я получила орден и из политотдела послали поздравительное письмо моей семье, она ответ прислала: всех в гости приглашает после войны.
— Приду, обязательно приду! Нет, вы только подумайте, что получается! — Полковнику явно недоставало аудитории, и он обратился за сочувствием к пленному. — Это выходит, что мне довелось воевать на двух больших войнах за Родину, и — надо же так случиться! — воевать вместе с двумя поколениями женщин: бабушкой и внучкой.
Мадьяр вежливо улыбался. Полковник задумался. Некоторое время ехали молча, погруженные в свои мысли. Я думала о том, что, пожалуй, жизнь не раз уже учила меня смотреть на людей и события шире и глубже. Вот и радиста своего как-то проглядела, не сумела раньше оценить. И стихи бабушкины, которые она часто читала кстати и некстати, считала блажью, а полковник помнил их столько лет, и, может быть, не один он.
— А стихи хорошие, — задумчиво произнес полковник, словно отвечая моим мыслям. — Может быть, как стихи-то они неважные. Не знаю. Не специалист. Но звучали они в то время крепко, правильно звучали!
— Они и в наше время крепко звучат, — неожиданно раздался слабый голос раненого пулеметчика. — Товарищ полковник, я еще перед боями просил у вас рекомендацию в партию. Заявление-то я подал. Напишите, как выйдем к своим?
— Напишу, обязательно напишу!
— Спасибо, товарищ полковник, оправдаю. И к вам, товарищ лейтенант, есть просьба.
— Я тоже дам рекомендацию.
— Спасибо, только две рекомендации у меня уже есть. Одну командир роты дал, вторую — товарищ, тот, что убили сегодня, — мой второй номер. Вы мне стихи эти на бумажке запишите, не сочтите за труд.
— И мне напишите, пожалуйста, — неожиданно попросил мадьярский офицер. — Я ведь тоже коммунист. Только об этом я вам расскажу позже.
«КОТЛОВЕЦ, ВПЕРЕД!»
Впереди нашей бригады шел 1-й танковый батальон. Я догнала его на танке Лугового с приказом «очистить дорогу бригаде через город Бекешчаба».
Вспыльчивый, шумный, бурно выражающий свои мысли и чувства, Котловец сейчас был неузнаваем. Спокойный, подтянутый, он выслушал приказ, ни разу не перебив меня, и коротко сказал: «Ясно». Облокотившись на броню танка, он что-то быстро набросал на своей карте. Снова я узнала прежнего Котловца только тогда, когда, сунув за голенище толстый карандаш и лихим жестом сбив шлем на затылок, он громко сказал:
— Не город, городишко, а взять надо побыстрее. Мост там есть, как бы не взорвали. Попробуем взять с ходу.
Теперь я уже сама убедилась в том, о чем мне рассказывали товарищи. При всей своей отчаянной храбрости Котловец в бою был очень осторожен. Он взвешивал каждое свое решение, сочетая боевой азарт с командирским расчетом.
— Ты с нами, лейтенант, или домой поедешь? — спросил он меня.
— С вами. Новожилов, Ракитный и штаб в нескольких километрах отсюда ждут, пока вы откроете дорогу, а мне приказано быть с вами и, если понадобится, вызвать Новожилова на помощь.
— Держись поближе ко мне. Эх, нравятся мне такие бои: тут и развернуться есть где и мозгами пораскинуть!