Повесть о Жене Рудневой

«Получила ли ты мою мордашку, Идочка? Правда, на злого Бобика похожа? Это уж я постаралась быть серьезной, а то перед этим фотографировалась и вышла маленькой девочкой в военном костюме — такая детская улыбка получилась. Ну вот я и решила, что штурман должен быть серьезным, и немного пересолила… Женя (я тебе о ней писала, это моя летчица) утверждает, что фотограф преувеличил и что на деле я никогда такой серьезной не бываю…»

Женя Крутова была почти права.

Весна не мешкала. Днем, когда над головой в сплошной облачности появлялись прорехи, в них просвечивала голубизна, в них устремлялось солнце, и авиаторам на земле становилось жарко.

Окончательно утвердили состав экипажей, звеньев, эскадрилий. Ждали приказа об отправке на фронт. Он мог прийти со дня на день, и хотелось, чтобы этот день наступил скорее, потому что были уверены в своих силах. Зимнее затишье на фронте подходило к концу, на юге враг снова зашевелился, подбрасывал подкрепления, готовился к весенней кампании. В эти дни Гитлер заявил по немецкому радио, что Россия будет окончательно разбита весной. Русские будто бы одержали успех зимой потому, что стояли трескучие морозы. А весной, летом, когда этого не будет, немецкие танки окружат Москву, стальным кольцом, и первомайского парада в Москве больше не будет.

Слышать такое было нестерпимо. Все мы тайно мечтали совершить подвиг. Подвиг (боевой или трудовой) мы привыкли ценить высоко, героев знали, любили, стремились им подражать.

Каждый день теперь мы повторяли подобно чеховским «трем сестрам» («В Москву! В Москву!») — «На фронт! На фронт!» И все ощущали, что долгожданный приказ где-то уже родился и вот-вот придет к нам в Энгельс.

…Объявлена важная и многозначительная весть: сегодня, в ночь на 9 марта, все экипажи вылетают последний раз на учебное бомбометание на полигон.

— Ты представляешь, мой милый звездочет, по фонарям лупим последний раз, значит, в следующий раз уже по фрицам! Ночь сегодня такая ясная, что сможем летать без приборов — валяй по своим звездам! Сможешь по одним звездам? — говорила Женя Крутова своему штурману, войдя в казарму и постукивая у порога сапог о сапог, чтобы сбить на пол последние снежные крошки.

Женя Руднева подняла глаза от книги, улыбаясь, нарочито легкомысленно ответила:

— Смогу, конечно.

— А я не позволю. Понятно? Отставить улыбочки и литературу, не относящуюся к делу. Собирайтесь, товарищ штурман.

— Слушаюсь, товарищ командир.

— Ой, Женя, кажется, дело в шляпе — дня через три на фронт!

Над летным полем небо высокое, с полумесяцем и изобилием звезд. Пока дошагали в толстых комбинезонах и унтах до самолетов, взмокли. Утешались тем, что сейчас заберутся в кабины, поднимутся, а там на высоте да на скорости будет совсем прохладно.

Встаешь на плоскость привычно («Могла ли я предположить еще полгода назад, что садиться в самолет будет для меня совсем обычным делом. Ведь это я летаю!»), переносишь ногу в уютную кабину, опускаешься на сиденье — все как будто на месте. Вот рукоятки бомбосбрасывателя… Мирные шарики, а дернешь — вниз летит смерть.

Крутова запустила мотор, разбег и — уже в воздухе. Совсем не так лихорадочно, как в первые полеты, Женя Руднева следит за курсом. Летчица и штурман негромко напевают: «Там, где пехота не пройдет…» Все отлично, просто чудесно!

Погода резко изменилась при подходе к полигону: не стало звезд, не стало полумесяца, облака спустились совсем низко, повалил снег.

— Следи за курсом. Как идем?

— Слежу. Как будто точно. Помнишь, как летали вслепую под колпаком? Снег за шиворот забивается.

— Пропади он пропадом, твой снег!

Исчез горизонт, нет ни неба, ни земли. Снег покрывает плоскости. Куда летит самолет — могут сказать только приборы, контролировать курс по наземным ориентирам невозможно. Внизу мелькают какие-то огоньки, но выясняется, что это блестят снежинки. А ведь еще несколько минут назад на белом фоне хорошо видны были деревни, рощицы, даже овраги. На сердце тревожно: приборы приборами, но когда не видишь, где небо, где земля… Учили: «верь приборам», но и приборы могут соврать. Только бы не спутать землю с небом…

— Ну как?

— Скоро, три минуты осталось.

«Хорошо, что я с моей Женей, о ней совсем не страшно, почти не страшно», — думает Женя Руднева.

Дошли, отбомбились в расчетное время, но как там внизу — погасли огни или нет, — это тайна.

— Куда угодили, что поразили — знать не можем, сказать не можем, — невесело говорит Крутова.

— Не выполнили мы задания, я уж чувствую.

— Подожди «чувствовать», а вдруг повезло.

— Что ж, так и на фронте будем?