И хотя Логанатхану оказывали все полагающиеся по должности почести, стало очевидно, что японцы и не думают предоставлять ему какую-либо реальную власть. Логанатхана и сопровождавших его лиц разместили в бунгало неподалеку от гурдвары. Данных о том, что в Порт-Блэре имела место церемония принятия им присяги и он официально приступил к своим обязанностям Главного комиссара, нет. Между прочим, ему сказали, что его люди могут оказывать помощь в управлении такими отделами гражданской администрации, как образование, сельское хозяйство и снабжение населения продовольствием, но они не имеют права вмешиваться в управление тюрьмой и действия полиции.
После долгих препирательств, когда дело дошло до адмирала и тот прочитал им лекцию о деятельности на островах «шпионов», таких, как Диван Сингх и другие, был достигнут некоторый компромисс. Индийцам сказали, что теперь они будут также участвовать и в руководстве работой тюрьмы и полиции. Однако никакой реальной власти японцы не собирались им предоставлять. Суба Сингх признавал, что местное население относилось к подполковнику и его людям как к японским марионеткам.
Условия жизни в Порт-Блэре все ухудшались. Не было ни тканей, ни риса, ни рыбы, ни сахара. Японские деньги совершенно обесценились, и стоимость одной домотканой рубашки из грубого полотна достигла 150 рупий.
Какое положение занимали Логанатхан и его люди, видно из книги Суба Сингха. Он писал, что прямо напротив их резиденции в окнах казарм были установлены подзорные трубы. Таким образом фиксировались имена всех, кто к ним приходил.
Логанатхану удалось совершить поездку в Сингапур и доложить Нетаджи об истинном положении дел на Андаманских островах, о судьбе Диван Сингха и других людей (около 90 арестованных были расстреляны в ноябре недалеко от Хомфрейганджа), а также о поведении представителей японских властей. Кроме личного доклада Логанатхана его коллеги регулярно направляли Нетаджи свои подробные отчеты. Поэтому нет оснований считать, что Бос не знал о том, как японское правительство обращается с представителями Временного правительства Индии на территориях, оккупированных Японией. Политически наиболее важной из всех была территория Андаманских и Никобарских островов, поскольку предполагалось, что она была официально передана Босу и его правительству.
Однако 6 июля 1944 года Субхас Чандра Бос, обращаясь к Махатме Ганди, в передаче «Радио Рангуна» заявил, что одно время люди говорили, будто у Японии корыстные намерения в отношении Индии. Если это так, то зачем тогда Япония передала Андаманские и Никобарские острова Временному правительству свободной Индии и почему там находится индийский Главный комиссар Андаманских и Никобарских островов с резиденцией в Порт-Блэре?
О каком Главном комиссаре шла речь? Какой самообман! Единственное упоминание о Временном — правительстве свободной Индии, возглавляемом Субхас Чандра Босом, в документах об истории японской оккупации Андаманских островов звучало так: «Подполковник Логанатхан с четырьмя офицерами Временного правительства свободной Индии прибыли на остров в феврале 1944 года и открыли свое представительство. Однако в. июле 1945 года был получен приказ об эвакуации, и соответственно все его сотрудники в начале августа 1945 года покинули этот остров».
Ни слова о назначении Логанатхана Главным комиссаром островов или о его работе в этой должности, ни о его функциях, ни об их осуществлении! Остается только гадать, насколько сам Субхас Чандра Бос верил во все это.
Возможно, в этом контексте представляет некоторый интерес оценка Субхас Чандра Боса, которую дал ему чиновник индийской государственной службы Филипп Мэсон, много лет проживший в Индии (во время раздела субконтинента Ф. Мэсон был заместителем министра обороны правительства Индии). В книге «Дело чести» он рассказал об «Индийской национальной армии», ее офицерах и солдатах. Ф. Мэсон писал, что Субхас Чандра Бос отличался необычайным энтузиазмом. Он верил в то, во что хотел верить, и в этом отношении был весьма наивен, если не сказать доверчив. Однако он был искренен. Конечно, он был заносчивым, самонадеянным, самоуверенным, совершенно лишенным чувства юмора. Он все видел в черно-белом цвете, признавал только две оценки: «хорошо» или «плохо», «добро» или «зло».
Однако он был прекрасным оратором.