Повесть об отце

«Встреча наша состоялась 3-го января 1923 года на вечере «Воспоминаний об Антоне Павловиче Чехове» в Москве в Политехническом музее. Родившейся в 1913 году от возникшего к жизни в 1856 г. И. Потапенко».

Там же познакомились с легендарным Владимиром Алексеевичем Гиляровским (1853—1935), который был даже старше Потапенко. Мы давно восхищались этим человеком, глубоко познавшим народную жизнь во время многолетних скитаний по Руси, когда он работал бурлаком, крючником, рабочим на заводе свинцовых белил, был солдатом, прошедшим русско-турецкую войну. Его герои — люди трущоб, гибнущие под ярмом капитала, возбуждали искреннее сочувствие. Богатырская фигура писателя с Георгиевским крестом на груди была величественна. Он записал мне на память четверостишие из стихотворения «Поэт-бродяга».

Прекрасные, правдивые рассказы Вересаева, его крупные произведения: «Записки врача», «На войне», «В тупике» нам были уже знакомы, когда по его приглашению мы пришли к нему на квартиру. Навсегда осталось впечатление гостеприимства, теплоты. Когда-то на крымской даче Викентий Викентьевич занимался садоводством и огородничеством. С тех пор у него уцелели пособия по этой отрасли. В двадцатые годы отец купил таких книг у писателя довольно солидную связку за низкую цену — 80 миллионов рублей, давал больше, но тот не взял.

После обеда мы собрались уходить, но безмерно ласковые хозяева уговорили остаться до вечернего чая.

— Поговорим о Сибири, — предложил писатель. — Я ведь тоже там поездил и результат — моя книга о русско-японской войне.

Москва привлекала Малютина и тем, что там жил и творил великий артист Василий Иванович Качалов: Глумов в комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Вершинин в пьесе Всев. Иванова «Бронепоезд № 14-69», исполнитель многих других ролей.

Когда в октябре 1932 года в ярославском театре имени Ф. Г. Волкова состоялся вечер Качалова, на который невозможно было достать билет, артист провел Малютина в помещение театра и усадил в глубине сцены около рояля. Хорошо выступали участники вечера — московские артисты. Но, как всегда, особенно поразил Качалов. Хотелось не только часами, но и днями слушать его чудесный неповторимый голос. Когда все кончилось, Качалов спросил, что более всего понравилось.

— Все бесподобно хорошо, — отвечал Малютин, — и Шекспир, и Лев Толстой, и Горький, — он передохнул. — Все нравится, Василий Иванович, — и Алеша Карамазов, и старец Зосима, и барон, и Гамлет, и сцена из «Ричарда III». В каких только людей вы не перевоплощались за один вечер, за несколько часов!

Шли вместе. Долго еще беседовали, укрывшись от дождя под навесом у входа в гостиницу, где остановился Качалов. Артист просил писать ему. Он неоднократно признавался, что читает письма Малютина «с большим удовольствием и интересом», что они «такие хорошие, теплые и всегда трогательные». Приветствуя отца с возвращением на родную Волгу, Качалов писал о глубоком уважении к нему, о преклонении перед его «мужеством и ясностью духа».

Отклики Василия Ивановича Малютин называл «светом и теплом для души»:

«Это свет и тепло для души. Это вино жизни для сердца моего… В каждом слове чувствуется великая любвеобильная душа человеческая, впитавшая в себя так много житейской мудрости».

В 1925 году свидеться с Василием Ивановичем, как и с Викентием Викентьевичем Вересаевым, пришлось при печальных обстоятельствах… Неожиданно Москва была поражена вестью из Ленинграда о кончине 25 декабря Сергея Есенина. Мы с отцом узнали об этом, когда, приехав в столицу, остановились у Всеволода Иванова, жившего тогда на Тверском бульваре. Он был очень близок с Есениным и теперь тяжело переживал его смерть. На его долю выпала нелегкая миссия — встречать поезд с телом поэта. Всеволод Вячеславович то и дело задумчиво, с тоской, сквозь слезы, читал строки:

Есть одна хорошая песня у соловушки —
Песня панихидная по моей головушке…

Около Дома печати выстроилась бесконечная очередь: все хотели увидеть любимого поэта, лежавшего там в гробу. С невероятным трудом протиснулись мы туда вместе с Всеволодом Вячеславовичем. Шла гражданская панихида… читались стихи… говорились речи. Сердца всех давила глубокая печаль о безвременно погибшем великом таланте.

Малютин только что отстоял свою смену в почетном карауле у гроба, утопавшего в цветах, и влился в густую толпу, наполнявшую зал. В это время начал читать «Письмо к матери» Качалов. Воцарилась мертвая тишина, все ловили каждое слово. Он начал спокойно, но не мог совладеть с душевным волнением — артист махнул рукой и ушел…