Повесть об укротителе

В просторную кабину трехтонки, рядом с шофером, уселись Ладильщиков и Лобков. Машина понесла их к станции. Все угрюмо молчали. Как будто что-то оборвалось, потеряно навсегда, и всякие слова теперь излишни. На глазах у Лобкова Ладильщиков заметил слезы. Может быть, и странно, что так страдает Лобков о своем старом газике, но Николай Павлович понимал, что дело тут не только в машине. Лобков покидал родной город в огне, они оставляли врагу выстраданную русскую землю. И ему, Ладильщикову, тоже было несладко. Ваня тяжело контужен, лежит в госпитале, и неизвестно, поправится ли… А недавно получили из Москвы письмо от Добросмыслова, который писал, что октябрь был для столицы самым тяжелым, и в эти мрачные дни умерла мать Ладильщикова, Клавдия Никандровна. Умирая, она все время беспокоилась о сыне и говорила: «Как там мой Коля… Хоть бы его господь сохранил… Такая ужасная война…» Роман Алексеевич писал, что он похоронил старушку как подобает, и просил Колю и Машу не беспокоиться о своем доме: он сбережет и дом, и все имущество, если только не попадет шальная бомба. Чудной старик! Разве теперь Ладильщикову до дома, когда государство в смертельной опасности. Так далеко зашли враги. И удастся ли теперь вывезти свое звериное хозяйство?..

Николай Павлович крепко обнял Лобкова за плечи и сказал:

— Ничего, Семен, не горюй. Выдержим и все вернем сполна. И машины у нас будут получше теперешних…

Лобков криво улыбнулся: «Успокаивает, а у самого, наверно, тоже на душе кошки скребут…»

Выгрузив собак с машины в вагон, Ладильщиков поехал в цирк.

В цирке было пусто, темно и мрачно. Артисты уже эвакуировались, и в цирке бродило лишь несколько рабочих манежа. На арене и за кулисами валялись пустые ящики, тумбы, какие-то шесты, тросы и сломанные грабли. Брезентовая крыша была снята, и цирк казался обнаженным гигантом без головы.

На машину погрузили двух догов, белочку в маленькой клетке, медведя Нечая, молодого льва Цезаря и трехлетнюю львицу Корму: брат и сестра жили дружно в одной клетке.

Руслан уезжал вместе с Ладильщиковым,

— Дядя Коля, я и Тимошку возьму.

Прижимая собачонку к груди, он побежал с ней к машине, а белый медведь, увидев, что уносят его маленького друга, затоптался в клетке и зафыркал. Руслан вернулся:

— Дядя Коля, давайте и Малыша возьмем, а то он тосковать будет без Тимошки.

— Куда мы такую махину поместим, Руслан?

— Коля, возьми Крошку с собой, — сказала Мария Петровна.

— Да я и этих-то не знаю, как втиснуть в вагон. — Возьми, Коля, он немного места занимает.

— Ну ладно, давай.

Двое рабочих подхватили ящик с удавом на руки и почти бегом понесли его к машине. В тот момент, когда они подняли ящик на борт, где-то недалеко ухнула бомба. руки у рабочих дрогнули, и ящик с удавом грохнулся на землю.

— Эх вы, руки-крюки! — крикнула Мария Петровна, — Бомбы испугались.

У Крошки на голове выступила кровь. Мария Петровна смазала йодом голову удава, и его погрузили на машину,

— Мама, а ты разве не поедешь с нами? — спросил Руслан, прижимаясь к матери.

— Нет, Руслан, мы с Марией Петровной пока останемся здесь. Завтра нам обещали вагон, и мы потом к вам приедем.

— Мама, поедем с нами.

— Не могу, сынок.

Мария Петровна подошла к мужу и тихонько сказала:

— Коля, пусть Вера едет с тобой.

— А ты как же одна здесь останешься?

— Если дадут вагон, я и одна управлюсь. Не надо разлучать ее с сыном. Мало ли что, может здесь случиться…

— Ну ладно, скажи ей.

— Вера, поезжай и ты с Николаем Павловичем.

— Нет, Мария Петровна, я не могу. Здесь ведь больше зверей остается. Как же вы одна тут управитесь…

— Мне, Вера, по закону положено до конца быть — я администратор аттракциона, а тебе надо с сыном ехать.

— Да, Вера, вам надо ехать с сыном, — подтвердил Николай Павлович.

— Если приказываете, то я поеду.

Руслан ухватился за руку матери и потащил ее к машине.

— Пойдем, мама, садись со мной в кабину. Прощаясь с женой, Николай Павлович сказал:

— Маша, ты уж смотри тут… Если вагон не дадут, уезжай сама на попутной машине.

— Ну что ты, Коля, разве я брошу зверей на произвол судьбы. А может, город и не сдадут…

— Маша, не рискуй своей жизнью.

— Ну ладно, Коля, поезжай скорее, а то как бы эшелон не ушел.

Машина тронулась. Из кабины высунулась кучерявая голова Руслана, и он крикнул звонким, высоким голоском:

— До свидания, тетя Маша! Приезжайте к нам скорее!

На руках у него, прижавшись к груди, сидел вислоухий Тимошка и пугливо посматривал по сторонам.

РАССТРЕЛ

Николай Павлович по ночам не мог спать. Когда находились вместе, то вроде и не замечал, как дорога и необходима ему Маша, а теперь не находил себе покоя: «Зачем я ее оставил там одну?..»

При встрече Мария Петровна упала головой мужу на грудь и разрыдалась. Прижимая ее голову к груди, Николай Павлович целовал спутавшиеся волосы и шептала

— Родная моя… Машенька… Жива! Какая ты стала… Марию Петровну нельзя было сразу узнать — так она изменилась за эту страшную неделю: постарела, исхудала, осунулась и потемнела — не то от горького дыма пожаров войны, не то от пережитого. Глаза у нее ввалились, и в них застыло тяжелое скорбное чувство.