Повесть одной жизни

Наутро вернулись Марыся и Верочка. Ростислава с ними не было. Оказывается, его очень просили остаться еще на денек, и Верочка добросовестно подтвердила, что я сама советовала ему не спешить.

Девушки с энтузиазмом стали рассказывать мне, как хорошо мой муж говорил с жителями Ш., и как после его слов подошел какой-то мужчина и сказал, что уже прожил жизнь, но никогда еще не слышал ничего подобного…

Ростислав приехал только на следующий день. Я колебалась, говорить ему о своих терзаниях или нет. В конце концов не выдержала и сказала. «Если бы я знал, что ты так хотела ехать и даже ради этого не спала, то сам остался бы дома, а тебя отпустил», — пробормотал он, смотря на меня так бесхитростно и удивленно, что я не могла ему не верить. Поэтому, вздохнув, ответила:

«Да нет, от тебя там больше пользы было, это точно».

Так закончилась самая крупная со дня свадьбы размолвка в нашей семье.

* * *

Совершенно неожиданно Ростиславу дали квартиру от работы. Это постарался новый шеф предприятия, который почему-то очень уважал моего мужа и даже хотел сделать его начальником ПТО вместо Чаплинской, но Ростислав отказался.

Мы перебрались в новое жилье, почти за город. Это снова случилось зимой, и стояли такие ужасные морозы, что я не понесла Наталочку в поликлинику, чтобы стать на учет по новому месту жительства. А тут зашла к нам медсестра, спросила, почему не являемся к врачу. Я объяснила.

Когда через пару недель мы все-таки собрались в поликлинику, то в Наташиной карточке я увидела запись: «Ребенок выявлен

медсестрой при обходе участка. Мать-сектантка скрывалась от врачей».

Я была потрясена. Во-первых, неужели даже в медицинское учреждение сообщили о том, что я верующая. Во-вторых, от кого я скрывалась? Разве не висела всегда на специальном стенде в поликлинике «Дети, родители которых выполняют все предписания врача» фотография моей пышущей здоровьем Анюты?

Но такие случаи не могли серьезно омрачить нашу жизнь. Что поделаешь с воинствующим невежеством! Гораздо больше волновали другие вопросы. Например, в газете появилась статья о том, что каждое религиозное общество должно быть обязательно зарегистрировано. По этому вопросу в нашей среде произошли некоторые разногласия. Ростислав, Николай и Федор Буш выступили за регистрацию. Степан Степанов был решительно против. Он, как обычно, очень эмоционально заявил, что скорее повесится на первом телеграфном столбе, чем понесет списки своих собратьев в руки недоброжелателей. Пастор Вилли тоже опасался регистрации. Много об этом говорили, спорили. Вилли в конце концов согласился, а Степан остался при своем мнении. В результате нам не пришлось нести куда-то списки «своих собратьев», потому что нас не зарегистрировали, а просто взяли на учет.

Вообще у нас были разногласия по некоторым вопросам. Например, сколько детей должно быть в семьях верующих, то есть должны ли мы этот вопрос как-то регулировать. Мнения были такие:

Степан Степанов: «Я верю, что если появится на свет новый человек, то лишний колосок в поле вырастет, а кто будет мудрить, у того чрево вспухнет».

Федор Буш: «Если у тебя детей больше, чем ты способен прокормить и воспитать, то ты выбираешь из двух зол большее».

Пастор Вилли выдвигал какую-то странную теорию, говоря о полном воздержании. Непонятно только, каким образом он сам приобрел четырех сыновей?

Но это так, к слову.

* * *

По мнению Николая, мне следовало серьезно «взяться за свои способности».

— Человек пишущий так же не должен оставлять пера, как живописец кисти. Пусть что-нибудь пишет непременно каждый день. Нужно, чтобы рука приучилась совершенно повиноваться мысли. Это не я сказал, это Гоголь! — убеждал меня он.

Сам он, новоиспеченный редактор самиздатовского журнала «Стремление», по вечерам сидел за черновиками будущих статей и подборкой материалов. Готовился к выходу в свет очередной номер этого машинописного издания с эпиграфом «Не хлебом единым будет жить человек». Тираж составлял аж двадцать экземпляров, но сколько сил, энергии, мысли вкладывалось в каждую полупрозрачную, легкую, как крыло бабочки, страницу! Для того чтобы печатная машинка «пробивала» больше копий, мы использовали очень тонкую бумагу. Николай подходил к делу творчески, журнал хорошел от номера к номеру, о нем говорили шепотом, но с восторгом. И вот от меня потребовалось написать для журнала одноименное стихотворение.

— Давай возьмем что-нибудь из классики, — предлагала я, — ну, какой я поэт?

— Твоя «Грешница» у многих вызывает слезы, — отвечал он мне, — а за классику не переживай, мы и ее не забудем.

— У меня нет вдохновения. Знаешь, ворохи пеленок как-то не способствуют, — ворчала я.

В ответ он цитировал Гейне: «Вот люди толкуют о наитии, о вдохновении и тому подобном, а я тружусь, как ювелир над золотой цепью, пригоняя колечко к колечку». Многие знаменитые произведения, милая Нина, написаны без этого пресловутого вдохновения. Дисциплина и настойчивость могут сделать гораздо больше.