«Повесть временных лет» как исторический источник

В связи с этим стоит остановиться на определении возможных причин появления в конце этого перечня имени «Ярополка» вместо «Святополка», как об этом свидетельствуют расчет времени и правильное чтение в Лаврентьевском [Л., 18] и Радзивиловском[788] списках. Из всех князей с таким именем между 1054 и 1114 г. речь может идти только о галицко-волынском князе Ярополке Изяславиче, убитом «треклятым Нерадьцем» 22.11.1086 г. [Ип., 197–198; Л., 206]. Свод 1086 г., который завершался бы таким событием, историкам неизвестен. Реконструируя различные редакции ПВЛ, Шахматов не остановился на известии об убийстве Ярополка Изяславича, по-видимому, не придав этому сообщению датирующего значения[789]. Между тем, наличие в хронологической росписи статьи 6360 г. имени Ярополка Изяславича в качестве некой завершающей «точки» может свидетельствовать о существовании во второй половине XI в. его летописи или, как предполагал вслед за В.М. Истриным М.Х. Алешковский, наличия в Киево-Печерском монастыре «альтернативного летописания» 80‑х гг. XI в., ориентированного на Изяславичей[790], следы которого в летописании XII в. могли быть приняты Шахматовым за следы Начального летописного свода[791]. Об этом говорят безусловные симпатии к Изяславу со стороны «ученика Феодосия», которому в ПВЛ принадлежат 1) повесть о Печерском монастыре под 6559/1051 г., 2) сказание о черноризцах Печерского монастыря в связи с успением Феодосия под 6582/1074 г., 3) рассказ об обретении мощей Феодосия под 6599/1091 г. и 4) рассказ о нападении половцев на монастырь под 6604/1096 г. Эти симпатии, похоже, можно проследить и в ст. 6581/1073 г. в связи с изгнанием Изяслава, в ст. 6583/1075 г. по поводу богатств Святослава, в панегирике 6586/1078 г. умершему князю и в безусловном интересе к его сыну Ярополку, проявившемуся в ст. 6592/1084, 6593/1085 и 6595/1087 гг., последней из которых и мог завершаться «свод Ярополка».

И всё же, скорее всего, здесь мы имеем дело с опиской, поскольку никакого ощутимого «рубежа 1087 г.» в тексте ПВЛ не прослеживается (скорее, подобный «рубеж» можно увидеть по вокняжении Изяслава Ярославича в Киеве в 1055 г., т.е. за отмеченной расчетами смертью Ярослава, после чего в тексте начинают встречаться фактографические дополнения), тогда как рассказ о смерти Ярополка и даже посвященный ему панегирик не выходят за рамки панегириков другим князьям, пользовавшимся симпатиями «ученика Феодосия». Всё это с неизбежностью приводит к главному вопросу, который ставят перед исследователями тексты ПВЛ, — вопросу об ее авторах, о возможности отождествления «ученика Феодосия» с «летописцем Никоном», а теперь еще и с Сильвестром, как то наиболее обстоятельно представил в одной из своих работ А.Г. Кузьмин[792], хотя его аргументация строилась не столько на анализе имеющегося материала, сколько на общих от него впечатлениях. Многое им было подмечено правильно: принадлежность автора ПВЛ к киевской аристократии, симпатии к дому Всеволода и неприязнь к Святополку, внимательное отношение к культу Бориса и Глеба, безусловная симпатия к Владимиру Всеволодовичу и сдержанное отношение к Ольговичам. Примеров можно привести много, однако, как мне представляется, главная ошибка Кузьмина состоит в том, что он ограничился «тенденциями» и «сюжетами», не попытавшись рассмотреть проблему также на лексическом и структурном уровнях хотя бы в ее первом приближении.